Тайна Ольги Чеховой

Лёва даже признался, что, хотя ему позволили участвовать в гастрольном турне МХАТа, в Америку он с театром не собирается ехать, а останется в Германии для лечения вернувшегося туберкулеза. И там, в Германии, намерен продолжить изучение современной музыкальной культуры. Его боссы из ОГПУ одобрили эту программу, понимая, что она даст ему возможность проникнуть в слои деятелей культуры немецкого общества, где угнездились многие беглецы из России.

Оленька

Многие жильцы пансиона на Висбаденерштрассе имели отношение к бывшей знати Российской империи. Некоторые из них были знакомы друг с другом еще в те давние времена, когда одни являлись хозяевами жизни, другие — ее прислужниками, но эмиграция уравняла всех. И, сидя за одним столом, они иногда вступали в отчаянные споры, в основном о политике. Оленька политикой не интересовалась, и имена многих из фигурантов этих споров были ей неизвестны. Однако некоторые из них запали в ее память надолго, если не навсегда, и всплывали много раз в дальнейшей жизни.

В тот день съемки закончились раньше обычного, и она поспешила в пансион к ужину — ведь за него было заплачено. Когда она вошла в столовую, все обитатели пансиона уже сидели за столом и были так увлечены спором, что даже не заметили ее появления. А обычно они при виде ее расплывались в улыбках — как бывшие белые, так и бывшие красные, навечно очарованные ее красотой. Некоторые даже вскакивали с места и целовали ей ручку, тем более что, занятая работой, она нечасто осчастливливала их своим присутствием.

Не вслушиваясь во все нарастающий рокот противоборствующих голосов, она села на свое место и придвинула тарелку с остывшим гуляшом. Первый же глоток отозвался затхлым запахом, но во времена бешеной инфляции не стоило быть слишком переборчивой. Стараясь не поперхнуться холодной слизкой картофелиной, она услышала громовой голос бывшего генерала Свиридова:

— Бенито Муссолини ведет своих фашистов победным маршем на Рим. И он победит, потому что король и все его правительство, дрожа от страха, спрятались за мощными стенами дворца.

— А что они должны делать? — полемически спросил эсер Ольховский, случайно переживший путч 6 июля[6].

— Как что? Ударить по ним всей мощью королевской артиллерии!

— Вы уже ударяли по демонстрациям всей мощью королевской артиллерии! И где вы в результате оказались? За этим нищенским столом!

Генерал побагровел:

— Марш Муссолини ничем не похож на мирную демонстрацию! — выкрикнул он.

Тут поднялся общий шум, и Оленька отключилась. Но имя Муссолини зацепилось за какой-то крючок в ее памяти, и ей еще не раз пришлось его вспомнить.

Еще одно имя всплыло за тем же обеденным столом ее пансиона через несколько недель после дискуссии о Муссолини. Это произошло при странном стечении обстоятельств. Поскольку Оленька жила в центре Берлина, а киностудия находилась возле Потсдама, у нее уходило много времени на дорогу. А ездила она на съемки каждый день, не отказываясь ни от одной предложенной ей роли, даже самой невыигрышной. Вконец замученная поспешными пересадками из трамвая на троллейбус и из троллейбуса на пригородный поезд, Оленька решила научиться водить машину, которую еще предстояло купить, но проект покупки машины пугал ее меньше, чем овладение искусством вождения.

Приняв такое смелое решения, она стала брать уроки вождения два раза в неделю по утрам до съемок. В тот злополучный день она уже довольно умело вела машину по Ке-нигсаллее, когда мимо нее со свистом промчался открытый шестиместный автомобиль. «Корсар!» — уважительно отметил автоинструктор. Оленька имени марки не заметила, но ухватила только тени двух зловещих фигур в черной коже на заднем сиденье. «Корсар» скрылся из виду — в этом месте Ке-нигсаллее делает крутой поворот направо и идет дальше перпендикулярно самой себе.

Осторожный автоинструктор велел Оленьке не следовать за ними, а свернуть налево и ехать по Эрднерштрассе. Поворот налево был ее слабым местом, но на этот раз получилось не так уж плохо. Она не успела себя похвалить, как у нее за спиной раздался треск выстрелов, а через минуту прогремел мощный взрыв. Узнавать, что там произошло, не стоило, и так все было ясно — в Берлине шли непрерывные вооруженные разборки между коммунистами-спартаковцами и национал-социалистами.

Но когда Оленька возвращалась со съемок, ей повстречались на улице молчаливые толпы, накатывавшие волна за волной, и в этом молчании было что-то пугающее и значительное. Люди несли плакаты, на которых было написано одно обведенное черной рамкой слово «Ратенау».

В столовой пансионата кипели страсти — кричали все, даже самые сдержанные, повторяя одно и то же слово: «Ратенау».

Оленька предположила, что это географическое название, и спросила своего соседа, где Ратенау находится. Ее сосед, очень молодой человек, называвший себя писателем, потому что нигде не работал, а, по его словам, жил на гроши и целые дни писал гениальный роман с таинственным заглавием, уставился на нее с изумлением:

— Вы не знаете, кто такой Ратенау?