Тайна Оли

Костя был крепыш, с выпуклыми мускулами, большим лицом, низким лбом и маленькими глазами, голубыми как бирюза. Сидел он неспокойно, раскидывал локти, болтал ногами, хлопал по плечу Николая Николаича, бросал в сестру шариками.

– Сено покосили? – спросил его Гаврила Иванович, накладывая новую трубочку и с удовольствием поглядывая на небо.

– Чтоб у меня да не покосили! – сказал Костя и, повернувшись к другу, так что затрещал стул, продолжал рассказывать о ночлеге на островах. – Поедем когда-нибудь… Ты увидишь, брат, что это за чудо… Ах, брат!

Глянув в сторону, он подбежал к окну и, лёгши на подоконник, вдруг закричал грубым голосом:

– Грицько, Грицько! Чёртова перечница! Привяжи коня… Привяжи коня, ддьяво-ол!

Лицо его покраснело. Но он быстро успокоился: лошадь была поймана.

– Ого-го, коська! – произнёс он ласково. – Ну, что, – расспрашивал он авторитетно, – голубей кормил?..

– Кормил, Костятин Гаврилыч…

– А лисичку?..

– Лисичку нет…

– Коля, – сказал он, обернувшись, – хочешь покормить лисичку?

– У тебя лисичка?!. Хорошо… что ж…

– Дай напиться ему чаю, – нетерпеливо сказала Оля, подавая Николаю Николаичу стакан.

Гаврила Иванович глядел на детей, посмеиваясь в своём дымном облаке. Он вспомнил, с каким восторгом Оля рассказывала рано утром о трубе и звёздах. Ему захотелось сделать причастным этому наслаждению и Костю, и он сообщил ему о необыкновенном инструменте Николая Николаича.

– Труба? – спросил живо Костя. – Такая, что приближает? Э, брат! Так ты покажи!.. Я, может, у тебя её куплю… Э!..

Николай Николаич покраснел. Он не намерен продавать её. Его волнение отразилось и на лице Оли.

– После чаю, – сказала она, в ответ на его взгляд.

– Что после чаю? Она у тебя, Олька? Скажите, пожалуйста!.. Хха-ха!

– Николай Николаич, кажется, очень дорожит ею, – скромно сказала Оля.

– Да, это мне мамаша подарила… – пояснил тот, опуская глаза.

– Всё равно, брат, покажи…

Оля пошла в свою комнату и нехотя вынесла трубу. Костя схватил её обеими руками.

– Ишь ты… Вот так штука!..

Николай Николаич улыбался, не спуская влажного взгляда со своего сокровища. Оля тревожно следила за братом.

«Сейчас разобьёт, – думала она с ужасом. – Сейчас»…

– Не так! – крикнула она.

Гаврила Иванович взял трубу у сына, раздвинул и научил, как смотреть. Николай Николаич, в свою очередь, вмешался и показал, как навинчивать гайку, чтоб каждому было по глазам. Костя увидел воробья на дереве и радостно воскликнул:

– Ах-ха-ха. Все пёрышки… Ишь, головкой вертит… Ах!.. Что если посмотреть с горы?.. Коля?.. Пойдём, Коля? А? Папа!..

Гаврила Иванович махнул рукой.

– Ну, что мне… куда мне…

Костя, нахмуривши белые брови, побежал. Потом, обернувшись, он сказал с таинственным видом, кивая подбородком:

– Должно быть, с горы чуде-есно!..

На дворе на Николая Николаича напали собаки. Оля топала ногами, кричала:

– Пшли вон! Жулька пшла!

Николай Николаич был бледен, и Оля взяла его за руку.

Костя исчез. Они прошли тополевую аллею, тянувшуюся от крыльца полукругом, прошли лужок и взобрались по витой тропинке на высокий холм, поросший сиренью.

Кругом холма до горизонта зеленели деревья, сливаясь в сплошной ковёр. Местами он выпячивался, бугрился, местами проваливался. Блестела роса. Над далёкими прогалинами и оврагами лежал лазурный дымок. Неслись голуби, сверкая белыми крыльями. Кости нигде не было.

– Ах, этот папа! – досадливо сказала Оля. – Зачем он…

– Неужели испортит? – спросил Николай Николаич с тоской.

– Не думаю… Но…

Вдруг Костя загорланил. Оля подняла голову.

– Вот он!.. – радостно сказала она, указывая на дерево. – Посмотрите, на милость. На этакую высоту! Как тебе не стыдно, Костя!..

– Коля, полезай ко мне!.. – кричал Костя, швырнув в сестру веткой. – Острова видны, Десна!..

Николай Николаич улыбнулся, измерив дерево испытующим оком.

– Вы полезете? – спросила Оля, не глядя на него.

– А что?

– Так…

– Дурак будешь, если испугаешься… Тут, брат… Ах, брат… Не слушай бабы! Лезь!

И в Олю опять полетела ветка.

Николай Николаич смотрел вверх, раскрыв рот; там, в сквозной листве, горела огненным пятном медь его трубы.

– Я полезу, – сказал он нерешительно.

– Как угодно, – отвечала Оля.

– Вы простите, я сниму сюртук, – смелее заявил Николай Николаич.

– Сделайте одолжение, – холодно произнесла Оля и отошла, ощипывая цветок.

Но сейчас же вернулась.

– Послушайте, Николай Николаич, – сказала она застенчиво, – ведь вы не маленький мальчик… Не делайте этого… А трубу он сейчас отдаст, – прибавила она весело. – Костя! – крикнула она. – Пойду выпущу лисичку!.. Слышишь, слезай!.. Слышишь?..

Она с угрозой подняла палец, отбежав. Костя захлебнулся в потоке ругательств.

– Только смей! – горланил он, быстро слезая. – Только попробуй, баба… Бабуин!

Спрыгнув на землю, красный, с искрящимся взглядом и выдвинутою челюстью, он продолжал ругаться, потрясая кулаком.