А погода дурит. Ветер рвёт ветки сжавшихся кедров, крутит низкие снеговые облака. А вот и белые мухи разом налетели из ниоткуда. Большие, холодные, мокрые. Обрушились на тёплую талую землю, быстро запорошили молодую зелёную траву на проталинах, одели на приземистые кустарники мохнатые белые рукавицы, утопили в своих объятиях набухшие почки карликовых берёзок, забугрили комковатой массой колючие стланики. И кажется, что опять наступила зима. Весна сдала свои права взбунтовавшейся злой стуже. Вокруг стало темно, сыро, промозгло. Как в такую непогодь караулить зверя? Об этом знает только один Загбой. Приказал своим спутникам взять с собой запасные тёплые штаны, куртки, рубахи. Перед выходом из лагеря напоил Николая и Агафона горячим чаем, накормил сырой печенью оленя, чтобы не сморил сон, заставил жевать лохматые отростки маральего корня. Ещё раз проверили снаряжение: ружья патроны, ножи, топоры. Перед дорогой присели у костра, выкурили по трубочке табаку, молча, как будто проверяя друг друга перед испытанием, посмотрели в глаза каждого и молча, не оглядываясь, пошли в вечернюю темноту. Только следопыт цыкнул на заскулившего Чингара: молчи, не ходи с нами, раз сказали — жди здесь.
Медведя на душнике не было. Может, ушёл от собаки за голец. Или где-то притаился, зализывая раны. Но придёт, обязательно придёт! В этом Загбой был уверен, он очень хорошо знал характер зверя. Иначе и быть не могло. Только вот когда? Через час? Глухой ночью? Или перед рассветом?
Он посадил Залихватова под тремя густыми, низкорослыми кедрами, у самой тропы. Место хорошее, глухое. Ветер дует с запада. Если зверь пойдёт с этой стороны, выстрела не минует. Справа — скалистая гряда. Слева невысокий бугор с курослепом. Ход только один — по тропе между деревьев. Сзади спину будет прикрывать Агафон. Между ними расстояние около двадцати метров. Если медведь как-то учует Николая, обойдёт, подкрадётся сзади, Агафон всё равно увидит амикана. А сам он будет сидеть под плоским камнем, за большой пустотелой колодиной, защищённый от внезапного нападения со спины и боков. Лучше места для засады не найти.
Сам же Загбой пошёл «к себе», через душник, к восточной тропе, по которой, по его расчётам, должен прийти медведь. Нашёл место: на невысокой гривке, под стволами деревьев присел в зарослях рододендронов. За спиной невысокая скалка. Справа внизу большая поляна. Слева каменистый четырёхметровый обрыв. Впереди тропа, по которой должен пойти зверь. Оценивающим взглядом осмотрелся, прикинул расстояние до конца поляны, до деревьев на тропе, до обрыва. Чтобы потом в темноте не ошибиться с выстрелом. Быстро развязал котомку, переоделся в тёплую, сухую одежду, под себя подстелил одну половину шкуры Учхора, второй накрылся, рядом разложил патроны, к стволу кедра на расстоянии вытянутой руки поставил пальму и притих, стал ждать.
А ждать Загбой умеет! Сколько тёплых и холодных ночей следопыт провёл вот так, в ожидании появления добычи! Не замечая едливых комаров, гнус-мошку, несмотря на пронизывающий холод, духоту, дождь и предрассветный, колючий туман. На болотах, марях, молодой траве, солонцах, озёрах… Сколько было добыто лосей, маралов, медведей, знают только зарубки на щербатом прикладе ружья. Он прекрасно слышит каждый звук в ночи, будь то едва слышный вздох спящей птахи, негромкий шлепок упавшей капли или шорох придавленного мха под тяжёлой, но осторожной ногой зверя. Где-то послышится лёгкое шипение, а Загбой уже знает, что это земля выпускает на поверхность свои живительные соки. Ухнет тяжёлым стоном эхо по распадкам, а охотник «видит», как осел протаявший снег. Заунывным стоном прокатится глубокий рык, а следопыт знает, что из болотистого зыбуна вырвался ядовитый газ. И всё ему понятно, как будто неповторимым звуковым оркестром руководит он сам, а не всемогущая мать-природа.