Тайна озера Кучум

Все, кто находился внутри юрты, разом приподняли головы в его сторону. Недолго Загбой приглядывался в темноте с улицы, молча осмотрел сидевших. Шесть человек. В центре — Мухой, радостно улыбается и протягивает ему кружку горячего чая. Справа от него сидит Асылзак. Как только эвенк вошёл, последний тут же вскочил, уступая место рядом с отцом. Слева скрестил ноги Абдин, дальний родственник Мухоя, проживающий где-то в устье долины Хабазлака, неподалёку от большого города русских. Остальные трое — русские. Раньше Загбой с ними никогда не встречался, однако, по законам гостеприимства, всем подал руку для приветствия.

Наконец-то Загбой умостился рядом с Мухоем, с шумом отхлебнул горячего кипятка, удовлетворённо зафыркал лошадью и с улыбкой обвёл сидевших:

— Эко! Карашо, чай, отнако! Живот оса жалит. Душу греет солнцем. Голову опносит тёплым ветром.

— Да уж, самое то! Из самой Индии привезли. Самый лучший аромат в мире, — подержал один из русских, сидевший рядом с Загбоем по правую руку.

— Индии? — удивился охотник. — Хто такой Индии?

Русские переглянулись, заулыбались. Но не подняли следопыта на смех, а тактично объяснили:

— Не кто такой, а такая. Страна есть такая, там всегда тепло. Круглый год лето. Снег никогда не падает Диковинные плоды растут, сладкие, вкусные. Большие звери ходят, — русский показал рукой под свод юрты, — вот такой высоты. Слоны называются. У них пять ног, на четырёх ходят, а пятая вместо руки…

Смотрит Загбой, затаил дыхание. Вот ведь как хорошо врёт и не краснеет! Пожалуй, стоит обидеться. Посмотрел на Мухоя, тот тоже рот открыл, слушает, но не может разобрать, где правда, а где ложь. Рядом Асылзак притих, глаза выпучил, каждое слово русского ловит, интересно. Не выдержал охотник, закачал головой, перебил говорившего:

— Эко! Как склатно сказал, отнако. Но не пывает так. Как так, снег не итёт? Весь год лето не мошет пыть! Да и звери, у которых пять рук, не могут жить. Обманываешь, отнако. Как то жизнь бутет ходи? Не может так пыть. Зачем тогда амикану зимой спать? А сополю шкуру менять? Нет, так не бывай.

Качает головой эвенк, думает, что дурит его русский. А тот не спорит, знает, что всё равно сейчас ему правды не доказать. Добавил только к слову:

— А знаешь, кто соболя таким именем назвал?

— Русские, отнако. Моя знай аскыр слово. Ещё тунгусы гавари дынка[2]. А сополь русский человек говори.

— Нет, не правду говоришь. Слово «соболь» пришло к нам из той же Индии. Соболь — полосатый. Это у них, значит, так переводится. Когда-то очень давно купцы через Азию на верблюдах возили товар в Иран. Ну а уж оттуда до Индии рукой подать…

Слушает Загбой, а глаза смеются. Вся его жизнь замкнута только в том пространстве, где он ходит и живёт — сибирская тайга. Он просто не может представить, осмыслить в более объёмном и широком масштабе, земной шар или даже континент. Как тот библейский Фома, пока не увидит, не поверит.

Видит русский, что что-то объяснять бесполезно. Лучше завязать разговор на нужную ему тему. Замолчал думая, с чего начать, и тут же вспомнил, что за разговором даже не познакомились. Как будто спохватившись, дружелюбно протянул руку:

— Меня зовут Николай Иванович. Фамилия — Залихватов. Я начальник геологоразведочной экспедиции.

Загбой протянул руку, хотел назвать себя, но Мухой, как пырей, опередил его, прилип к русскому и выдал столько информации, что эвенк невольно поморщился, как будто проглотил горчицу.

— Это моя зять, что я каварил. Там, — продолжал расторопный кыргыз, — его шена Ихтыма. Загбой — самый лучий охотник, которого я когда-то знал и вител. Всю тайгу обошёл, везде пыл…

— Подожди, — перебил его Залихватов. — Пусть он сам за себя скажет, что его перебивать? Это что, правда, что ты тунгус?

— Правда, отнако. Венка мой. — И уже гордо: — Загбой Иванович мой! Как ты. Крёсный Игорка и Филька-чёрт так каварят — Загбой Иванович.

— А как ты к нам, сюда попал? — удивлённо вскинул брови собеседник.

— Эко! Тавно так пыло. Купец просил пуснина везти, Тима зовут. Ну, я и ходи. Потом, отнако, Тима мой доська спал, женился. А доська назат не хочет хоти. Тут вот сам женился. Ихтыма жену звать. Сын родился. Куда хоти на север? Там нихто не ждёт, весь род чума кушай. Так вот и живу. Мухой — труг. Игорка — крёсный внуська. Ченка, точка, там живи, — махнул рукой на восток. — А Тима… мой не знай, талеко, отнако. Горот, пальшой! Тавно не смотрел его. Отнако много зим прошло. — И с горечью добавил: — Ченка штёт, тоскует. Внуська, Уля, плачет. А Тима всё не хоти. Случилось что? — обратился к русским. — Вы его не знай?

Залихватов переглянулся со своими спутниками, с интересом прищурил глаза:

— А как фамилия-то у твоего Тимы?

— Фамилия? — не понимая, переспросил Загбой. — Зовут как?

Здесь в разговор вступил Мухой. Увидев замешательство охотника, как всегда, с живостью доложил:

— Фамилия его Набоков.

— Набоков?! — удивленно воскликнул Николай Иванович. — Тот самый Набоков? Купец? Так его не Тима зовут, а Дмитрий. Дмитрий Иванович Набоков, золотопромышленник. Так?

— Так, отнако, — покачал головой Загбой.