петух! И лишь после этого, перебивая голоса животного
мира, весело, громко и даже как-то забавно забубнил звонкий
мужской голос. Что-то далёкое, прекрасно знакомое, родное
вспомнилось Сергею в этих перекличках. Было трогательно,
неправдоподобно и почти невероятно — после долгих скита
ний в глухой, дикой тайге услышать спокойный, размерен
ный ритм обычной деревенской улицы. Плохо понимая, что
с ним происходит, он почувствовал на своих щеках мокреть.
Дотронулся ладонью до глаз, понял, что плачет. Стараясь не
поддаваться слабости, вытер слёзы, а сам всё слушал и слушал,
надеясь вновь и вновь услышать тот мир, который не надеялся
увидеть никогда.
На улице послышалась лёгкая поступь. По мере приближения
торопливых шагов, Сергей понял, что кто-то идёт к избе. Тонко
скрипнула дверь, с клубами морозного воздуха в помещение
серой мышкой юркнула хозяйка дома. Недолго осмотревшись
со света в темноте, она поставила у порога берестяное ведро
с холодной водой и, посмотрев в угол, где лежал русский, рас
тянула губы в тонкой, приятной улыбке:
— А-а-а, бое! Проснулся, отнако.
47
ВЛАДИМИР ТОПИЛИН
— Мне бы... на двор сходить... — потупив взгляд, попросил
Сергей.
Ченка поняла, засуетилась, подала ему грязную посуду. Он,
стесняясь, стал подниматься. Она тут же осадила его:
— Хоти тут. Я унесу...
— Да я сам схожу, потихоньку...
— Сто ты — незя тебе хоти. Лези, тут карасо.
— Почему? — удивился Сергей.
— Агафон увидит. Шипко хуто путет, ругаться путет. Тепя
в тайга, на мороз выгонит. А тебе незя тайга хотить, тебя лечить
нато, кормить нато.
— Что же это у вас так получается, и людей в гости не пу
скаете? А как же тогда закон тайги?
— А так то. Своим мозно, чузим незя. Тима так каварил. Кто
на заимка живёт, Агафон всех знат. Чузих — тайга гонит, маутом
по спине пьёт, палкой по голове. Закон у него такой. Плахой
закон, а что телать?
— А если он меня увидит, тогда вам что будет?
— Не думай о том. Ченка корошо прячет, никто не найдёт. Не
думай о том. Агафон гости редко ходит. Не бойся, отнако.
— А я и не боюсь. Мне-то что бояться? Я за себя отвечу.
Только вот вы...
— А ништо. Ченка палки не боится. Ты не тумай. Тавай
луче тебя кормить мало-мало путем. Сегодня тебе кушай нато
Польше. Вот на-ка рыба, печёнка. Печёнку кушай много, тут
вся сила. Пыстро зторовым путешь, сильным. Кушай карашо,
а потом маненько шаманить путем. Вот, смотри, отнако, мазь
готовила. Шир, шивица, воск, масло. Карашо руки лечит, — и по
смотрела на его руки. — Ишь, как руки мёрзли, витно, с Харги
здоровался?..
Сергей с жадностью набросился на еду. Не обращая внимания
на боль в руках, красными пальцами хватал поджаренные на огне
пластики печени, обжигая губы, запивал мясным бульоном, тут
же хватал большие куски вяленого тайменя, отправлял их в рот
и, почти не разжёвывая, глотал. Ченка улыбалась, суетилась,
обжаривая и подавая ему новые кусочки печени, мяса. Но потом
вдруг вырвала у него кружку с бульоном и поставила на стол:
48
ТАЙНА
0 3 6 РА к у ч у м— Хватит, отнако. Кушал маненько, потом ещё кушай путешь.
Сразу много незя, живот ругаться путет.
Сергей нехотя повиновался, покорно отвалился на спину
и тут вдруг вспомнил:
— А у вас тут что, на заимке корова есть?
— Так, отнако, — равнодушно ответила Ченка. — Пелагия доит,
Ивашка кормит, поит, чистит. Агафон молоко пьёт.
— А что, — робко спросил Сергей, — можно молоко попро
бовать?
Женщина удивлённо посмотрела на него, но потом, как будто
что-то вспомнив, радостно хлопнула себя по бедрам:
— Ой, бое! Ты, отнако, люча! Малако люпишь? Скажи, Ченка
принесёт малако. Все лючи малако пьют. Я малако не пью, не
умею, не кусно. Ченка люпит пить горячий шир. Загбой люпит
шир пить. А Улька не люпит. Улька люпит малако. В её жилах
пешит Польше русской крови. Русская кровь малако люпит.
А тунгус любит жир амикана.
— А где Уля? — вдруг спросил Сергей.
— Ульянка? — встрепенулась Ченка. — Эко! Долго спишь, от
нако, как барсук. Ульянка рано стаёт, как аскыр, — и засмеялась соб
ственному выводу. — Два раза пегала, смотрела тебя. Парку хочет
тебе шить. Твоя хутая сопсем. Зимой холодно путет, замёрзнешь.
— Где шьёт? — не понял Сергей.
— Как где? — удивилась Ченка. — Тома, отнако.
— Так она что, с тобой не живёт?
— Не. Там шивёт, — махнула рукой на улицу и, несколько
склонив от обиды голову, пояснила: — В полыном томе. Я трупка
курю, Уля не люпит, чихат. Каварит, шипко плоха, кто курит.
Зверь патом нюхает талеко. Знаю, отнако, привыкла. Агафон
казал, чтопы Улька жила полыном томе. А меня гонит, казал,
что я оленями пахну...
Она отвернулась, смахнула набежавшую обиду рукой, по
вернулась уже с улыбкой:
— Уля притёт, парку кроить путет. Я тебе арамусы1 сошью.
Загбой притёт, лыжи колоть путет. Тогта томой шагать путешь.
1 Арамусы— длинная, во всю ногу, меховая обувь
ВЛАДИМИР ТОПИЛИН