Как же она хотела, чтобы у ее детей было все хорошо! И вроде бы не на что ей было жаловаться, а сердце ныло всякий раз, когда чувствовало, что кому-то из них горько.
Единственным, за кого душа была спокойна, оказался Дарре: может, потому что не было в нем их с Лилом крови и этих вечных сомнений, портящих жизнь? Когда Дарре создал свою семью, когда взял на себя ответственность за Айлин, а потом и за родившихся детей, то словно другим человеком стал. Так и лучился уверенностью и благодарностью Создателям за дарованное счастье. И Айлин рядом с ним чувствовала себя защищенной от любых бед. Как бы Ариана хотела, чтобы и Вилхе с Аной брали в этом пример со старшего брата, а не с родителей!
Но боги решили иначе, наделив ее ребят отцовским участием и чрезмерной самоотверженностью, не позволяющей им довольствоваться малым, а также материнской скрытностью, не дающей окружающим правильно их понимать. И Ариане оставалось только радоваться, что та же Триада придумала для Вилхе Кайю, способную мириться с его вечной потребностью спасать мир и любящую его именно таким. Ариана хотела верить, что и для Аны у них припасен столь же бесценный подарок и что когда-нибудь дочь сумеет его оценить. Что бы ни говорила Беанна.
— Мам… — голос Аны прозвучал от дверей, и сама она, как оказалось, не спешила проходить дальше. — Ты если только что новости узнала, давай я еще немного погуляю, дам тебе возможность решить, что со мной делать. А если вообще не в курсе…
— В курсе, — кивком остановила ее Ариана и сделала пару шагов по комнате. Потом внимательно посмотрела на дочь. Сведенные брови, вздернутый подбородок — как же Ариане было это знакомо! Тянуть, никому не показывая свое слабости. Дерзить и улыбаться, пряча поглубже боль. Но одна промашка — и кокон запирает намертво, беря плату за все сразу. Вот только Ану Ариана ему не отдаст! — Ты всю ночь не спала, да?
Ана хлопнула было ресницами, пытаясь разыграть то ли негодование, то ли удивление, но глаза заблестели от невыплаканных слез. Сколько ее девочка держалась? И сколько еще собиралась держаться?
— Мам, я просто устала, — попыталась было отговориться Ана. — Ребята в школе сегодня на головах ходили, никак их усмирить не могла. Вот и расстроилась немного.
— Зайду вечером к Дарре, попрошу его провести у тебя урок первой помощи, — ласково улыбнулась Ариана и протянула дочери руку. — Он быстро уважение к учителю внушит и головы на место поставит.
— Дарре сможет — после близнецов-то, — тоже постаралась улыбнуться Ана и сжала Арианины пальцы — сильно, стремительно. Тут же ослабила хватку, отвела взгляд, но много ли надо матери, чтобы понять? Ариана потянула дочь к лестнице. Ана, наверное, была голодна, но обед мог немного подождать. В отличие от Арианиной решительности.
Ана явно ощущала недоумение от ее порыва, но, тем не менее, послушно следовала за матерью. Ариана не знала, как будет предлагать дочери то, что казалось сейчас совершенно необходимым, но предпочитала быть высмеянной, нежели черствой. Смотреть на такую — потерянную и почти беспомощную — Ану было выше ее сил.
Ариана довела дочь до их с Лилом супружеской спальни и остановилась.
— Вряд ли ты помнишь, — негромко начала она, — но, когда тебе было пять лет, мы с папой сильно обидели друг друга. Так сильно, что я приходила ночевать в твою комнату, а ты обнимала меня — крепко-крепко, — утыкалась носиком мне в волосы и горячо шептала в ухо, что хочешь поскорее вырасти, чтобы защитить меня от любых бед.
— Я выросла, мам, — с ощутимой горечью отозвалась Ана, — только защищать теперь надо от меня. Это ты хочешь сказать?
Ариана покачала головой и поймала взгляд таких же темных, как и у нее, глаз.
— Я хочу сказать, что безумно соскучилась, — искренне выдохнула она. — Мне никогда не хватало смелости снова попросить тебя об этом…
Ана резко мотнула головой, не веря.
— Мам, вашим с папой отношениям только завидовать! — начала предъявлять доказательства она. — А после того случая вы вообще ни разу не ссорились! Так что лучше прямо скажи, что вздумала меня пожалеть, раз уж отругать совесть не позволяет! Это будет, как минимум, честно.
Ариана незаметно вздохнула. Сложно было открывать душу даже перед единственной дочерью, но иного выхода у нее, кажется, не было.
— В день своего совершеннолетия я пошла к ведунье, — совсем вроде бы об ином заговорила она, и Ана непонимающе вскинула брови. Ариана между тем мягко пожала так и не отнятую дочерью руку, черпая в этом силы для продолжения. — Одна — мамы к тому времени не было уже почти год, и я ни за что не призналась бы себе, как она была мне необходима. Потому что думала, вероятно, как ты сейчас: что маме трудно и без моих забот. Что показывать свою нужду в ней — ребячество и неуважение. Что мама не любит всех этих нежностей, раз сама никогда не раскрывает для меня объятия. А может, и меня не любит, ведь из-за меня она разочаровалась в отце.