Тайна персидского обоза

26 …без заглавия

Утренний луч теплого солнца медленно и неохотно пробирался сквозь тюремную решетку и остановился на лице узника, будто пытаясь его приободрить.

Арестованный накануне Савраскин всю прошедшую ночь не спал и представлял собой жалкое зрелище: глаза превратились в узкие щелочки, руки тряслись мелкой дрожью паралитика, а противный непроглатываемый комок то и дело подкатывал к горлу, мешая дышать. Во рту чувствовался горький привкус желчи, а в душе недавнего балагура и весельчака, как в чулане, царила темень. Оно и понятно – на горизонте маячила виселица. Жизнь, полная ярких цветов, веселого птичьего пения и беззаботного женского смеха, теперь не для него. Смердящая деревянная бадья, именуемая парашей, да надоедливые красные, разжиревшие на человеческой крови клопы – вот и вся его среда обитания. Но и это продлится не долго. Скорый суд, неутешительный вердикт присяжных, смертный приговор, прошение о помиловании, несколько месяцев томительного ожидания – и все. Полная и мрачная безысходность.

Неминуемо настанет день казни, и сырым, промозглым утром застучат плотницкие молотки, сооружая в тюремном дворе место для экзекуции. Скрипучие ступеньки эшафота, пеньковая веревка, пахнущая бараньим жиром, очерченный квадрат западни, дикие голуби на тюремной крыше – последние ощущения живого человека. А дальше – пустота, черная, пугающая и безмолвная. На счастливую загробную жизнь отчаянному охотнику за персидскими сокровищами надеяться бессмысленно. Господь не простит ему три загубленных души… никогда.

Натужно заскрипели несмазанные петли, охранник отворил дверь, впустив в камеру господина с тростью.

– Здравствуйте, Георгий Поликарпович.

– А, Клим Пантелеевич… – Узник поднялся с нар.

– Вы, наверное, удивлены моим визитом?

– Признаться, не очень… Смею высказать предположение, что вас интересует судьба фортификационной карты?

– Не более чем музейный документ, представляющий лишь историческую ценность.

– Выходит, вам известно, где спрятаны сокровища?

Адвокат молча кивнул.

– Интересно, на каких условиях вы расскажете об этом Шахманскому? Вероятно, затребуете не меньше половины?

– Персидское золото за эти годы унесло немало жизней, и я совсем не хочу, чтобы этот скорбный список увеличился. Пусть лежит там, где его оставил ваш прадед.

– Как? Вы добровольно отказываетесь от такого богатства?

Не вознаградив любопытство собеседника ответом, Ардашев спросил:

– У меня к вам, Георгий Поликарпович, всего один вопрос: скажите, вы намеренно прибыли в Ставрополь для поиска сокровищ, либо все эти события – лишь цепь случайностей?

– Насколько я понимаю, это единственный вопрос, на который вы не нашли ответа. М-да, теперь мне понятна цель вашего визита. – Арестант тяжело вздохнул. – Ну что ж, слушайте… Давным-давно, когда была жива еще моя прабабка, я впервые услышал трагическую историю об исчезновении ее мужа и увидел серебряную офицерскую пуговицу от его мундира. Рассказ стал легендой и со временем все более походил на сказку. Поговаривали и о сокровищах, которые искали во дворе старой крепости, и много еще о чем, но я жил в Костроме и о Ставрополе имел смутное представление. Позже жизнь заставила меня покинуть столицу и искать нового пристанища, и вот тут я вспомнил все эти семейные предания… Одним словом, я оказался здесь. Мне надо было как-то устраивать свою жизнь, и наилучшим для этого решением была женитьба на богатой наследнице. И таковая нашлась… Так бы, наверное, все и произошло, если бы не это самое захоронение… А уж когда я разгадал тайну его остроумного послания, многое прояснилось, и мне вдруг стало чертовски обидно – за себя, за прадеда, за мать… Естественно, я был полон решимости добиться справедливости, а тут вы…

– Своеобразное у вас, молодой человек, понятие о справедливости и о средствах ее достижения. Однако не вижу смысла докучать вам моралями. Одного понять только не могу: неужели вы в самом деле думали, что за образами в комнате Елизаветы Родионовны спрятан клад?

– Ну, если не клад, то какая-нибудь подсказка о его местонахождении, – пожал плечами Савраскин. – А вообще-то моя ошибка в том, что я слишком переоценил свои способности, хотя мне тоже не совсем понятно, как вы докажете мою причастность к убийству Сипягина и Корзинкина. Ведь у вас нет никаких улик…

– Собирать доказательства – удел следователя. Я адвокат и провожу расследование лишь постольку, поскольку это касается интересов моих клиентов. Погубленная вами Елизавета Родионовна была моей доверительницей, и потому найти злодея, оборвавшего ее жизнь, оставалось для меня вопросом чести. Защита Шахманского – лишь дополнительное бремя, возникшее в процессе работы по основному делу. Что же до вашей участи – то вам, сударь, с лихвой хватит доказательств по убийству Загорской, так что бессрочной каторги вам не миновать. А там одному богу известно, что лучше: быстрая смерть на виселице или заточение в Сахалинской кандальной тюрьме. Так что молитесь, Савраскин, молитесь.

– Не я первый, не я последний. Господь добрый, он все простит…