Тайна персидского обоза

2 Надворный советник

Иван Авдеевич Самоваров высоким ростом не отличался, и потому езда в карете, даже в высоком цилиндре, неудобств не доставляла. Его круглое открытое лицо без усов, кои согласно циркуляру статским чиновникам носить запрещалось, располагало к доверию. Широкий от рождения лоб незаметно переходил в лысину со следами еще сохранившихся по краям редких волос. Зато бакенбарды отличались завидной густотой и достигали почти середины щек. Карие глаза светились простодушием, но в глубине их пряталась едва заметная хитринка, распознать которую не всем вовремя удавалось. Встретившись с Иваном Авдеевичем на улице, вы непременно подумаете, что раньше вам уже приходилось с ним где-нибудь видеться, потому что служащие именно с такой наружностью годами прозябают в канцеляриях присутственных мест, а выйдя в отставку, преподают в гимназиях русскую словесность.

Стоило ему появиться в лавке вместе со своей благоверной, как слащавые молодые приказчики тотчас же обступали ее со всех сторон, навязчиво предлагая madame обновить гардероб, совершенно игнорируя ее мужа – этакого простофилю-помещика, чья красавица-жена только одна и знает настоящих отцов всех многочисленных отпрысков. В такие минуты Иван Авдеевич скромно усаживался в углу, пил сельтерскую и терпеливо ждал финала одной и той же изрядно поднадоевшей пьесы, когда обвешанный c ног до головы свертками и заставленный шляпными коробками приказчик назовет итоговую сумму и воцарится мучительная пауза. Наталья Петровна, как обычно, скромно потупит огромные, как блюдца, глаза, кокетливо взмахнет крылами-ресницами и, подняв умоляющий взгляд, тихо проронит: «Ну право, милый…» Он вздохнет, достанет porte-monnaie и расплатится ворохом ассигнаций.

Кажущейся внешней простотой Самоварова обманулись многие. Обладая острым умом и невероятной памятью, Иван Авдеевич умел докапываться до истинной природы человеческих поступков. Ему мало было раскрыть преступление. Он стремился понять глубинные корни замысла злодея: что двигало им? И почему он пошел против Бога, а значит, и против самого себя? Ведь сообразно его собственному убеждению, Господь есть в каждом из нас. Главное – прислушаться и услышать его голос. К подозреваемому он относился как к некой одушевленной загадке или ребусу, который он должен обязательно разгадать. Раскрыв злодейство, он терял всяческий интерес к личности преступника и быстро о нем забывал. Карьеристом Самоваров не был и судьбой своей оставался вполне доволен. Его непосредственный начальник Максим Яковлевич Фок, гроза всех вражеских шпионов и лазутчиков, подчиненного своего ценил и уважал. Раньше оба служили в Особенной канцелярии при Министерстве внутренних дел и занимались главным образом расследованием уголовных преступлений. События 14 декабря 1825 года застали империю врасплох. Созданная по указу государя Следственная Комиссия представляла собой лишь украшенный фасад из преданных Отечеству боевых генералов, ничего не понимавших ни в тактике допросов, ни в дознании. Первое время господа бунтовщики вели себя вызывающе и вину свою всячески отрицали, не понимая, что игры в тайные масонские общества закончились уже в тот момент, когда они вывели на Сенатскую площадь полки обманутых ими солдат. Вот тогда-то и привлекли коллежского асессора Самоварова в состав комиссии. По окончании следствия, через шесть с половиной месяцев после декабрьского мятежа гвардейских офицеров, Николай I подписал указ «О присоединении Особенной канцелярии Министерства внутренних дел к Собственной Его Императорского Величества канцелярии». Ее управляющим был назначен фон Фок.

Весь штат первой спецслужбы России состоял из шестнадцати гражданских чиновников, одним из них и был Иван Авдеевич Самоваров – следователь, уже получивший новый чин и золотой перстень от императора. Сослуживцы успеху своего коллеги завидовали. Одни высказывали догадку, что он наверняка заручился поддержкой нечистой силы, раскрывающей удачливому чиновнику тайны преступлений, другие считали, что надворный советник по воскресеньям ездит к некой монашке-прорицательнице, помогающей ему во всем. Иван Авдеевич внимания на завистников не обращал и, как отмечалось в его личном деле, «живота своего на службе не жалел». Дома же, после продолжительного семейного ужина, он с наслаждением раскуривал любимую трубку из орехового дерева и с удовольствием садился за составление шахматных этюдов, считая это детской забавой. «Мозг должен не только работать, но и развлекаться», – часто говаривал отец семейства.