— Как-то так, — рассмеялся император, но вдруг стал серьёзен. — Так кто меня ожидает-то?
— Ой! — притворно испугался Петька. — А я не сказал?! Тебя просил Скоков срочно его принять, а ещё пришёл патриарх с каким-то старцем. Граф Толстой отчего-то тоже прибыл. Дёрганный весь…
Император посмотрел на свою нательную рубаху и ботфорты.
— Ладно, Толстой с Гришкой, но перед патриархом я в одной рубахе буду щеголять?! Немедля мундир мне неси!
Император зашёл в зал приёмов, на ходу застегивая мундир. Все, кто ожидал аудиенции, поднялись и склонились. Только патриарх остался сидеть с каменным лицом. Сопровождавший его старец, стоявший рядом, величаво отвесил поклон.
Николай Александрович нахмурился и патриарх, будто проснувшись, кряхтя, поднялся.
— Прости, Ваше величество, задумался.
— Что, думы тяжёлые?
— Нелегки, Ваше величество. Ох, нелегки… Нам бы, посоветоваться с тобой.
Император знал, что разговор с патриархом может затянуться надолго. И не приходил патриарх к нему попусту языком чесать — значит что-то важное.
— Подождешь чуток, пока я с министрами коротко поговорю?
— Отчего не подождать. Наше дело мирское.
Николай Александрович взглянул на Разумовского.
— Петька, чаю организуй патриарху и его спутнику, а вы, — он махнул рукой Скокову и Толстому, — проходите в кабинет.
И первым шагнул в открытые двери.
— Ну, что у вас за срочность? — император подождал, пока Скоков закроет двери — камердинеров и гвардейцев на дверях Николай Александрович не признавал. Считал, что нечего им платить лишние гроши. Кому надобно, тот и закроет за собой. А кому надобно, тот и откроет перед ним.
— Король Георг внезапно скончался, — шумно выдохнул граф Толстой. — Власть над Саксонией и её колониями перешла к герцогу Виндзорскому. Кабы не вышло чего, Николай Александрович.
— А что может выйти, граф? Говори толком.
Толстой, смутившись грозного взгляда императора, замялся, переступая с ноги на ногу.
— Герцог этот уж больно шустрый. Всё норовит подлость какую для Руси учинить. Это он же давеча к тебе приезжал, Николай Александрович… Слова всякие говорил, тебя склонял к сотрудничеству, а ты отказал ему грубо. Чую, злобу затаил и на тебя, и на Русь.
— И что он может?! — взвился император. — Да пусть хоть почернеет от злости! А наше соболезнование по поводу кончины брата нашего Георга послу ихнему от меня передайте. Да заодно пронюхайте, что там затевается в Саксонии. Посол — то из наших будет, хоть и болен болезнью европеидной… Как там это называется?
— Толерантностью, Ваше Величество, — вовремя подсказал Толстой.
— Во-во, — махнул рукой император. — Да доложите мне потом, как разговор прошёл. Думать будем…
Николай Александрович поправил ворот рубашки и повернулся к Скокову.
— Что у тебя, Григорий?
— Депеши мне доставили утром, Ваше Величество, — тихим голосом проговорил начальник Тайной Жандармерии, косясь на графа.
— Ты, Гришка, на Толстого не гляди, — заметил нервозность Скокова император. — Ежели с глазу на глаз хочешь говорить, то признайся. Граф не обидится. Так ведь, Толстой?
— Я пойду, Ваше Величество, — склонился глава МИДа.
Скоков подождал, пока граф не закроет за собой двери.
— Николай Александрович, беда пришла! — зашептал Григорий. — Во семи губерниях дворяне смуту сеют, народ баламутят. Говорят, надобно отделяться от Руси — в губернии своего правителя ставить.
Император зло прищурился.
— А что народ в губерниях?
— Народ там затюканный. Кто супротив тамошних дворян, да во имя Отечества, того лишают надела, работы, а особо ретивых — жизни. Дворяне всех твоих чиновников скупили, а кто не брал, на того доносы навели.
— А что раньше мне не докладывал? Чего тянул?
— Дело-то не простое, Ваше Величество. Проверить надо было тщательно. Мало ли чего! Я тайком жандармов смышленых отправил по всем губерниям, и не токмо откуда сигналы поступали.
Император хотел было отдать распоряжение на арест губернаторов и всего их имущества, но призадумался.
— Ты, Григорий, вот что сделай. За этими губернаторами тайно и тщательно наблюдай. И дворян в этих губерниях пока не трогай. Отряди туда своих самых доверенных людей — пущай купцами прикинутся иноземными, или ещё кем. Ты подумай. Пусть накопают тебе там весь губернаторско-дворянский срам. Тайные грамоты я выпишу… И поторопятся, не спеша. А после и думать будем с документами.
Скоков низко поклонился, и отметил про себя, что император перестал действовать сгоряча. В его речи появились слова: обдумать, подумать, обмозговать. Видать взрослеет Николай Александрович, матереет в делах государственных.
— И всё время сообщай мне, Гриша, — напутствовал император. — Тут волынку тянуть долго нельзя. И я вот ещё чего подумал… Надобно тебе особый полк жандармов иметь. И чтобы обучал его Мастер войны.
Начальник Тайной жандармерии так и вышел из кабинета, склонивши голову.
— Зови мне Патриарха со старцем, — махнул Николай Александрович. — И Петьку кликни. Куда он запропастился?