– Думаю, есть Бог надо всем земным, но религия…
– Почему мы строим социализм на принципах материализма и атеизма? Можно ли построить социализм на основе религии?
– Религия утверждает, что царство Божие, где не будет богатый унижать и угнетать бедного, где все будут счастливы, возможно только на небе, а мы хотим построить царство Божие на Земле, – ответил Бесо.
– А разве не говорил Христос: «Да будет воля твоя, да придет царствие твое на Земле, как и на Небе»? Слышишь, Бесо, «на Земле», значит, не отрицал Христос, что на Земле можно построить справедливое общество. А религия отрицает, почему? Религия утверждает, что человек – раб Божий, а мы хотим построить общество свободных людей. Потому и отказались мы от религии, а Бог и религия – понятия разные.
– Если мы, большевики, признаем, что Бог существует, то придется нам идти к попам на поклон, новой религии мы не выдумали, значит, нужно довольствоваться той, что есть.
– А если мы докажем, что учение Христа и учение церкви его имени ничего общего меж собой не имеют, если докажем истину, так, что никто ее опровергнуть не сможет, что останется делать церковникам? Как думаешь?
– Останется или признать истину, или объявить еретиком самого Христа.
– Верно говоришь, Бесо! Если в наших руках будут документы, которые содержат учение Христа, его слова, которых нет ни в одном Евангелии, но которые проповедуют построение нового общества, свободного от эксплуатации и угнетения, то, представляешь, какой силой будем мы обладать! Сила идеи непобедима ни силой оружия, ни силой денег, только идея может победить другую идею, а силой обладает та идея, которая несет истину.
– Я не понимаю тебя, – ответил Бесо Вождю, – враги стоят у самой столицы, идет война, а ты говоришь о каких-то документах, содержащих учение Христа.
– Э, Бесо, все войны когда-нибудь кончаются, сегодня они стоят у нашей столицы, завтра мы будем стоять под стенами Берлина, и возьмем его, обязательно возьмем. И встанет вопрос: как будущую жизнь строить? И не только в нашей стране, а во всем мире, какие идеи лягут в основу будущего устройства мира? Что ответим мы тем, кто не примет идеи материализма и атеизма? Вот в чем вопрос, Бесо, вот, что важно. А теперь то, для чего я, собственно, и пригласил тебя. Скажи, кто из наших людей
– Из каких источников тебе стало известно об их успехах? – тихо спросил Бесо.
– Нет у меня никаких источников. Нет, понимаешь? Но я чувствую, чувствую, что я прав, это давно, еще с тех времен, когда я в семинарии учился, долго объяснять, да и ни к чему, но на днях сон мне приснился, я понял, – это Бог дает мне знамение, нужно действовать.
Бесо молчал, сосредоточено глядя в пол, он не мог поднять взгляд на Вождя, странным показался ему весь этот разговор.
– Что молчишь? Думаешь, я совсем из ума выжил? Из-за своего сна заставляю разведку черт знает чем заниматься? Гоняться за призраками? А ты не думай, не выжил я из ума, нет. Просто поверь мне, просто поверь.
– Допустим, я поверю тебе, просто поверю, а, скажи, какую ориентировку я дам нашим людям
– Будут тебе конкретные данные, будут. Есть человек, который вплотную этим займется?
– Есть такой человек, но какую задачу ему поставить?
– Где-то, предположительно на территории Франции, спрятаны рукописи доклада Понтию Пилату того, кому он поручил следить за проповедником Иисусом из Назарета, записывать его каждое слово. Место, где спрятаны рукописи, зашифровано надписями на двух картинах неизвестного фламандского живописца. Кто-то очень близко подошел к этим картинам, возможно, знает, где их искать, а возможно, уже и нашел.
Вернисаж
Штандартенфюрер СС Генрих Гофман был достаточно молод для своей высокой должности и, наверное, считался бы привлекательным мужчиной, если бы не мрачный черный мундир, вызывающий у обывателей почтение и затаенный страх. Он был высок, строен, имел орлиный профиль и резкие, но не слишком грубые черты лица, придающие ему выражение суровости и беспощадности, подчеркнутое строгостью формы. Помимо обязанностей, выполняемых им по службе, штандартенфюрер имел страсть к живописи, особенно интересовали его работы старых мастеров, он не любил нового искусства, воспевающего культ силы, ставшего официальным направлением живописи Третьего Рейха, естественно, его взгляды могли принести ему ряд серьезных неприятностей, но он не высказывал их там, где это было неуместно.