В Падуе, где пересекались важнейшие торговые пути, Альбани разыскал торговца пряностями, который на следующий день отправлялся через Флоренцию в Рим в сопровождении двоих вооруженных всадников. Тот выразил готовность взять с собой путешественников за плату в два скудо с каждого.
В то время как Лютгер провел ночь в бенедиктинском монастыре у Прато делла Балле — большой немощеной площади, где каждую первую субботу месяца проходили ярмарки скота, — прочие ночевали на постоялом дворе для чужестранцев. Этот двор, расположенный в боковом переулке, в двух шагах от монастыря, как правило, посещался торговцами и путешественниками.
Леберехт и Марта заняли комнату на втором этаже, которая, хотя и не давала обзора — стена соседнего дома находилась от их окна едва ли не на расстоянии вытянутой руки, — но по меньшей мере давала уверенность, что они одни. Когда Леберехт запер за собой дверь, они, плача от счастья, упали друг другу в объятия. В это мгновение напряжение, страдания и неопределенность прошедших недель упали с их плеч, как тяжкий груз.
— Теперь все будет хорошо, — бормотал Леберехт, покрывая лицо Марты поцелуями, — тебе больше нечего бояться.
Марта откинула голову и, закрыв глаза, наслаждалась поцелуями любимого мужчины.
— Как же мне не хватало этих ощущений! — прошептала она, и лицо ее осветила загадочная улыбка.
Леберехт забыл, когда он в последний раз видел, чтобы Марта улыбалась. Сколько страхов и опасностей довелось им пережить! Сейчас они нежно и осторожно касались друг друга, словно сначала им надо было вновь вспомнить забытые ощущения, привыкнуть друг к другу. Но по мере того как каждый из них бережно и почти с благоговением ласкал тело другого, постепенно вернулась та дикая страсть, которая с самого начала определяла их отношения.
Марта тяжело дышала, чувствуя, как Леберехт протискивает колено между ее бедер. Он держал голову женщины в своих ладонях и языком ласкал ее шею. Короткие вскрики страсти, которые Марта издавала при этом, приводили Леберехта в восторг. То, как она теряла всякую сдержанность, безвольно отдаваясь ему, сводило его с ума. Он рывком задрал ее платье, извлекая белое тело возлюбленной из одежд, как сладкий плод из кожуры.
Ее груди порывисто прильнули к нему. Леберехт лизал их языком. Он стягивал с Марты нижнюю рубашку, пока она не оказалась перед ним обнаженной. Тогда он опустился на колени и спрятал лицо, припав к ее лону, словно хотел забыть обо всем на свете. Медленно, подобно поваленному дереву, Марта скользнула на пол. Грубый голый камень не беспокоил ее, а проворные пальцы возились со шнурками его штанов.
— Хочу тебя видеть, — задыхаясь, произнесла она.
— И ты это получишь, — ответил он столь же страстно и помог стянуть с себя штаны.
Наконец он склонился над ней, обнаженный. Он наслаждался взглядами Марты на его тело; член его, устремленный вверх, походил на крепкий сук дерева.
— Возьми меня! Давай же! — прошептала Марта, и Леберехт не заставил себя долго просить.
Даже если бы этой ночью Падую захватили испанские отряды, Марта и Леберехт не заметили бы этого. Они любили друг друга еще более страстно, чем прежде, ведь теперь игра с переодеванием подошла к концу и они могли полностью отдаться своим чувствам.
Было уже раннее утро, во всяком случае, вдали прокукарекал первый петух, когда их любовная битва закончилась. Они обхватили друг друга, словно каждый боялся потерять другого. Так они и проспали, как дети, два коротких часа.
Когда они проснулись, было воскресное утро, а что это означало, может судить лишь тот, кто слышал звон колоколов двадцати шести приходских церквей, двадцати трех женских и двадцати двух мужских монастырей (именно столько их было в Падуе), звучавших одновременно. Едва стих стогласый перезвон, в переулках и на площадях города зазвенели громкие голоса. Со всех сторон раздавались безумные возгласы:
Лютгер отстоял уже матутин[65]
и заутреню, когда они встретились перед отъездом за францисканской церковью, где показывали мощи святого Антония, но без языка и нижней челюсти, которые, поскольку им подобало особое действие в благочестивой молитве, хранились отдельно, в ризнице.Дорога на Флоренцию лежала через Апеннины и представляла для возниц почти такие же трудности, как и переход через Альпы. Но торговец пряностями, несмотря на преклонный возраст, был человеком достаточно бодрым, хорошо знал дорогу и уверенно провел повозку по узким изгибам крутых переходов.