Там, где некогда пировал Лукулл со своими знаменитыми гостями, теперь была только дикая растительность, иногда перемежавшаяся с огородами и виноградниками, и повсюду — руины, превращающиеся в каменоломни.
Тот, кто видел Рим впервые, не мог не испытать разочарования от такого обилия деревенских пейзажей между отдельными скоплениями домов. И профессор Альбани, от которого не укрылось уныние на лицах приезжих, извиняясь, находчиво заметил по-немецки:
— Покажите мне хоть один крупный город в мире, пригороды которого поражали бы своей красотой! Разве не верно то, что внутренняя часть города тем краше, чем безобразнее пригороды?
Леберехт растерянно кивнул, и даже Лютгер, улыбнувшись, согласился. Так они ехали на юг по Страда дель Пополо, которая была вымощена благодаря сборам с
Перед церковью Сан-Сальваторе-ин-Лауро, где в полдень, после торжественной мессы, любили собираться римские куртизанки, демонстрируя любовь к ближнему, торговец пряностями остановил свою повозку. После оплаты их пути разошлись: купец устремился к Кампо деи Фиори, брат Лютгер отправился искать бенедиктинский монастырь на Авентине, а Лоренцо Альбани вместе со своей дочерью Франческой, Марта и Леберехт двинулись к лежавшей неподалеку Виа Джулия, где на полпути между Сан-Джованни и Палаццо Фарнезе у Альбани был дом.
Леберехт и Альбани на последнем этапе совместной поездки сдружились благодаря общему интересу к астрологии, а может, из-за Марты: во всяком случае, от Леберехта не ускользнуло, что ученый вдовец строит глазки его возлюбленной, насколько это вообще позволяли его нависающие веки. Но Марта развеяла сомнения Леберехта, а потом заявила, что такой человек, как Альбани, мог бы им еще очень пригодиться.
Вилла профессора принадлежала некогда куртизанке Цезарее, которая имела три виллы на этой улице. Трехэтажный дом с колоннами у входа выглядел весьма внушительно. За домом, на стороне, обращенной к Тибру, был разбит сад со шпалерами, почти такой же, как у монахов на Михельсберге, только намного меньше. Профессор располагал огромным штатом слуг, и Марта с Леберехтом чувствовали себя здесь, как Иисус после чуда в Кане Галилейской.[70]
Они заняли комнату на третьем этаже, откуда открывался вид на Тибр и Яникул. Самой большой заботой Леберехта была книга Коперника, о которой он до сих пор хранил молчание. Он не знал, как отреагировал бы Альбани, если бы он рассказал ему об этом. Возможно, что тем самым он подвергал профессора опасности. Поэтому юноша предпочел спрятать книгу в одной из декоративных ваз, стоявших на каминной полке и не создававших впечатления, что в них ставят цветы.
Марта, наблюдавшая за этими действиями, вопросительно подняла брови. Она не ожидала от этого ничего хорошего, поскольку надеялась, что с секретами покончено. Чего добивался Леберехт этими играми в прятки?
Что касается Леберехта, то он намеренно прятал книгу на глазах у Марты. Он мог бы сделать это тайком, но
— Помнишь, — начал он, глядя в окно, — я рассказывал тебе о подлом шантаже архиепископа и о книге, которую он во что бы то ни стало хочет заполучить?
— Да, — ответила Марта, которую вдруг осенило. — Боже! Не эту ли книгу ты украл?
Леберехт кивнул.
Марта в волнении схватила его за плечи и встряхнула, словно хотела привести в сознание.
— Да ты в своем уме? До тех пор, пока книга находится у тебя, нам не будет покоя!
Высвобождаясь из рук Марты и пытаясь унять ее тревогу, Леберехт спокойно произнес:
— Можешь не бояться. Они в последнюю очередь будут искать книгу здесь, в волчьем логове. Пока все — и архиепископ, и монахи с Михельсберга — думают, что книга находится в их библиотеке, за тысячи миль отсюда.
— А брат Лютгер? Он что-нибудь знает об этом?
— О Боже, нет! Лютгер за последнее время много вынес из-за меня, так что я не хотел бы втягивать его еще и в это дело. Он бы никогда не позволил мне взять с собой книгу Коперника в Италию.
В то время как он это говорил, Марта заметила гневный блеск в его глазах, нечто совершенно чуждое Леберехту и наводившее на нее страх. Однако она не смогла сдержаться и спросила:
— И какую же цель ты преследуешь, завладев этой книгой?
Леберехт увлек Марту в нишу в простенке между окнами. Он был благодарен ей за вопрос, ведь таким образом ему не приходилось тратить много слов.
— Инквизиция сожгла тело моего покойного отца, — пробормотал он, напоминая в этот момент гневного грешника на исповеди. Во взгляде его, направленном куда-то на Яникульский холм, полыхала ярость, а лицо было застывшим, как маска.
Марте казалось, что ее любимый был в это мгновение не тем, кого она знала, но безумным незнакомцем, к мыслям которого она никогда не получит доступа.
— Но все это давно позади, — храбро заявила она, хорошо зная, что Леберехт не прислушается к ней. — Инквизиция — позорное учреждение, которое приносит Церкви больше вреда, чем пользы. Ты должен забыть об этом!