Тайна, приносящая смерть

– Царапины! – Таня тоже взяла вилку и тоже начала расправляться с глазуньей.

– Вижу, что царапины, – фыркнула хозяйка. – Не пойму, что это за царапины? Ты что, в крыжовник головой упала? Или у тебя работа такая: лазать сквозь колючую проволоку?

– Нет никакой работы, Саш, – выдохнула со слезой Вострикова, откусила помидор, хлеба, пожевала. – Дома я была все это время.

– Как это?! – Саша с набитым ртом уставилась на нее как на пришельца. – Все, в том числе и Бабенко, говорили, что ты уехала в город работать. Тебя тут искали! Из милиции, между прочим!

– Знаю, что искали, – она медленно жевала, глядя на Сашу жалобно и виновато. – Только дома я все это время была. Степаныч велел сидеть тихо и не высовываться.

– Степаныч???

– Он, он. И еду мне носил все эти две недели. А последние три дня будто позабыл обо мне. А у меня в доме ни корки хлеба. Подумала-подумала и решила к тебе прийти. Авось не выгонишь, авось накормишь.

– Кормлю, как видишь, – осторожно заметила Саша.

Обернулась, распахнула дверцу холодильника, она со своего места как раз до него доставала. Порылась по забитым полкам, нашла батон докторской колбасы, положила на стол, взяла в руки нож и начала нарезать ее тонкими кружочками. Потом сложила все нарезанное в Танину тарелку и приказала:

– Ешь! Что, правда три дня голодала?

– Ну не совсем три... Подбирала крохи, которые остались. Удивляюсь даже, чего он не шел... С ним все в порядке? Жив-здоров в смысле?

– Конечно. С города приехал вчера часов в десять, Маринка сказала, что как в воду опущенный.

– Ага, так она сказала! – фыркнула недоверчиво Таня с набитым ртом. – Она скажет так, что уши свернутся! Жив, значит... А чего же тогда про меня забыл?

– Не знаю. – Саша подобрала с тарелки корочкой хлеба остатки глазуньи, дожевала помидор, убрала свою посуду в раковину. Вернулась к столу. – А что это он тебя под домашний арест определил, Тань?

– Точно ты сказала, под арест! – покивала Вострикова, без устали таская в рот кружочки колбасы. – Пришел в то утро, когда маму твою нашли мертвой, а у меня морда вся расцарапанная. Он мне и предъявляет: ты, говорит, убила? Я на него глаза поставила и не пойму, чего он лопочет! Потом уж объяснил...

– И что он объяснил? – осторожно поинтересовалась Саша.

Она теперь решила во всем соблюдать осторожность. Во всем и со всеми, включая Степаныча.

Вчера, к примеру, не проявила этой самой осторожности, и что? И результат не заставил себя долго ждать. К вечеру деревня гудела, как улей, наверняка. Обсуждали новую версию убийства Мани Углиной, обвиняя своими длинными языками во всем ее дочь.

Не просто же так Лялька брякнула? Не просто! Она же печатала Бабенко бумаги для городской милиции? Печатала. Значит, прочитала в них что-то такое, что дало ей повод назвать дочь покойной убийцей. И теперь на нее станут пальцами показывать, если вообще не арестуют.

А будь она осторожной и воздержись от вопросов, от оскорблений в адрес Ляльки, да и вообще не пойди она у Маринки на поводу и не последуй за ней к школе, ничего бы этого не было.

– Он сказал, что под ногтями твоей мамы, теть Маши то есть, были обнаружены частички кожи. Значит, она кого-то сильно расцарапала перед смертью. А расцарапала-то она меня в тот вечер, Сашка! – закончила на плаксивой ноте Татьяна и глянула на хозяйку с настороженностью побитой собаки.

– Тебя?! А... А когда?!

Саша растерялась, не зная, что нужно говорить в таких случаях, что делать? Накричать, обругать, выставить вон? А чего добьется? И Таня сама пришла, сама начала рассказывать о том, что для Саши было тайной за семью печатями. Она вот и не знала, что мама кого-то поцарапала. Сообщил все тот же Бабенко, что маму задушили, и все. А что она кого-то расцарапать успела перед смертью, нет, этого не знала. Ах да, еще ей давали опознать крохотный предмет, по виду напоминающий золотой. Малюсенькая такая безделица, непонятно что собой представляющая. Не кольцо будто бы, не брошка, не серьга. Так вот про эту самую безделицу рассказали, что будто бы мама ее в руке сжимала. То есть успела, падая, сорвать ее с убийцы.

Хотя, может, и не убийца тот был вовсе. Таньку вон из-за расцарапанного лица тоже пытались обвинить.

– То есть ты хочешь сказать, что участковый скрыл тот факт, что вы с мамой поссорились? Скрыл от милиции? – уточнила Саша, выслушав подробный рассказ Татьяны о том, как ее мама пришла к ней в гости накануне своей смерти.

– Я... Я не знаю! – пожала та плечами, отодвинула пустую тарелку, сыто выдохнула: – Уф! Спасибо тебе, Саня, за ужин. Думала, что не наемся никогда... А говорил кому Степаныч про нашу с ней ссору или нет, про это не знаю.

– Видимо, не говорил, раз всем по ушам ездит, что ты в город подалась.

– Да?! Так и говорит?

– Так и говорит, – закивала Саша. – Значит, тебя он ни разу не заподозрил, а меня...

– Что? – Таня увела взгляд в сторону и как-то уж слишком стремительно метнулась к плите и по-хозяйски принялась хлопотать с чаем. – А тебя что?

– А я знаю! Пошли сегодня с Маринкой к школе...