Тайна, приносящая смерть

Вытащил с полки рубашку в мелкую сиреневую клетку с короткими рукавами. Носилась, он помнил еще по примерке, та навыпуск. Надел, заломы на ткани руками, как мог, разгладил и поспешил к порогу. Маринка затихла будто, но это ведь ненадолго. Снова станет орать да кулаком молотить по стеклам.

Что же за беда-то снова?! Что же опять-то?! Еще после смерти Мани Углиной страсти не улеглись. И убийца еще не найден, и он вдруг сделался на службе не в чести, а тут новый удар по их общему покою и его репутации.

В темных сенцах, которые его сын великосветски именовал холлом, забабахал там ремонт и поставил вдоль стены шкафы, два мягких кресла, диван и журнальный столик, Бабенко снова споткнулся обо что-то. Лампочки он, как сын уехал, повыкручивал и в коробку сложил. Баловство какое: свет палить в сенцах! Сенцы они и есть сенцы, как их ни назови! Шкафы оставил, потому что не совладал с ними, больно уж крепеж к стенам прочным оказался. А вот диван с креслами и столик перетащил в комнаты. Зимой углы промерзают, чего мебель-то портить.

Он распахнул дверь на улицу, оглянулся. Так и есть, снова о выпирающий рельефный угол шкафа споткнулся. Нет, надо его все же разобрать, иначе он как-нибудь шею себе свернет.

О том, что можно просто ввернуть на место лампочки, Бабенко как-то не подумал.

– Чего орешь, Марина? – спросил он, выходя на крыльцо. – Чего орешь с утра самого? День сегодня какой?

– Суббота, – покивала она и тут же заметила со смешком: – Ты, гляди-ка, в новой рубахе. Как жених прямо, Степаныч!

– Суббота! Выходной в стране. А ты голосишь! – поднял он кверху палец, старательно оттягивая момент, когда их продавщица начнет взахлеб рассказывать, тем самым сокращая ему не то что выходной, жизнь саму.

– Так убийство у нас опять, Павел Степанович, – всхлипнула отвлекшаяся было на его рубашку Марина. – Опять беда!

– Опять на пруду? – Он схватился за сердце, пока еще не ощущая в той стороне ничего, кроме пугающей пустоты.

– Да нет, теперь на огородах, аккурат... – Она вдруг запнулась и голову опустила.

– Ну! Чего замолчала?! То орет, то молчит! Смотри, Маринка, привлеку за...

За что именно он мог ее привлечь, он так и не придумал, запнулся. Но угроза ее подстегнула, и она со вздохом закончила:

– Прямо за домом Углиных почти ее нашли, Павел Степанович.

– Кого?! Кого нашли?!

Вот тут он почувствовал первый укол в сердце и знал, что будет потом и второй, и третий. Ох, зря не послушался сына. Зря не подал рапорт об увольнении. Тот ведь как уговаривал, когда уезжал. И к себе звал, а если, говорит, не хочешь со мной жить, живи, где и жил до сих пор. А денег он так же станет регулярно присылать. Даже больше, чем присылал прежде, и больше, чем он сейчас зарплату получает.

Отказался? Молодец! Теперь вот пожинай плоды своей должностной сознательности. Теперь снова понаедут из города, снова станут по домам ходить. Станут имя его заслуженное на каждом ветру трепать.

А ему что же, опять огородами красться и предупреждать возможных подозреваемых, чтобы сидели тихо и не высовывались? Все об их душевном состоянии и физическом здоровье пекся, а ответил кто-нибудь ему взаимностью? Черта с два! Замкнулись все и глядят только исподлобья. И молчат, молчат, гады такие!!!

Саша Углина молчит и глаза отводит.

Таня Вострикова хоть и тараторила что-то, но толкового так ему и не удалось из нее ничего выудить. И все смотрит мимо него, смотрит мимо него. Так ведь и не сказала, дрянь малахольная, с чего это Игорь ей цветы подарил.

Сам Игорь осветил его вопрос неподражаемо симпатичной улыбкой, пожал плечами и сморозил что-то про сочную Танину молодость, красоту, про то, что не сумел удержаться и букет, который купил для Маши, подарил Тане. А Маше будто решил еще купить. И когда только успевал букеты эти таскать из города...

Володька опять же библиотекарь чудит. Очнулся когда от обморочного похмелья, глаза на него таращит и вовсе все отрицает.

– Ты же мне сказал, что видел ее накануне смерти! – кричал на него Бабенко, верша допрос в собственном доме по всем правилам и даже под запись. – Что видел, что могло у вас что-то быть, но не было!

– Не было такого, ты чего, Степаныч??? – Володька отчаянно мотал головой и до минуты вспоминал и рассказывал все, что проделывал накануне той ночи. – Но Маши... нет, не было ее в тот вечер в поле моего зрения.

Что ты будешь делать, а! Сначала, в полупьяном угаре сказал, что видел. А потом отказывается. То ли не помнил ничего, то ли помнить было нечего.

Одним словом, никто не пожалел его – жалеющего их.

Теперь и он их щадить не станет. Теперь уж...

– Так кого нашли, Марина? – наморщил лоб Бабенко.

Он вдруг почувствовал, что боль с левой стороны груди отступает. Стоило ему подумать о своих сельчанах как о людях посторонних ему, как о людях, которым не требовалась совершенно его защита, как боль тут же пропала, уступив место холодной трезвой рассудительности.

– Таню Вострикову! – шепотом выдохнула Маринка и начала истово креститься.

– Что Таню Вострикову?! – И снова болезненным толчком в сердце ударило.

– Таню нашли мертвой за огородами Углиных, Степаныч!!!