– Фёдор считает, что, если я вставлю в ухо этот упнар, у меня отвалится голова, – заметила Флинн, вовсе не находя всё таким уж клёвым. Она даже допускала, что может стать подопытным кроликом в эксперименте со временем, который затеяла мадам Флорет, вместо того, чтобы помешать ей провести его. Но пойти на этот риск было необходимо.
На перроне стояли два человека в двубортных костюмах. Один из них, держа в руке жёлтый кожаный чемодан, достал из него ящик для денег. С непроницаемыми лицами они ждали, пока экспресс с громким скрежетом и шипя паром остановится.
– На вид они такие же строгие, как мадам Флорет, – пробормотала Флинн, в толкотне среди других павлинов спускаясь по железным ступенькам на перрон.
– Это Ганс с Рольфом, – пояснила Пегс, вытаскивая из кармана красных коротких брючек бархатный мешочек. К брючкам она надела сегодня сиреневую футболку, расписанную в технике батик, и один из форменных джемперов. Флинн заметила, что человек с кожаным чемоданом – Рольф или Ганс – с ухмылкой рассматривает наряд Пегс.
– Они оба работают в центральном офисе Всемирного экспресса, – продолжала объяснять Пегс. – Для Всемирного экспресса это что-то вроде ведомства по вопросам школьного образования. Пойдём поменяем у них ролинги на нормальные деньги, – предложила она. – На них мы сможем купить Фёдору какой-нибудь подарок – на случай, если он сегодня ночью выиграет дуэль.
Флинн тяжело вздохнула. Больше всего ей хотелось на несколько часов выбросить из головы эту дурацкую дуэль.
Они скинулись ролингами и поменяли их у сотрудников центрального офиса на венгерские форинты – под звучащий на весь перрон голос мадам Флорет. Она огласила правила прогулки и составила список учеников, которые, несмотря на эти законы, тем не менее собирались покинуть поезд. Толпа понесла Флинн, Пегс и Касима прямо в зал прибытия. От Флинн не ускользнуло, что Стуре на прогулку не вышел: похоже, он и сам не верил в свой упнар и ни за что на свете не хотел присутствовать при том, как что-то с ним не заладится.
Прекрасное старинное здание Восточного вокзала в Будапеште казалось наполненным воздухом и светом. Лишь немногие пути находились под крышей, а большинство поездов стояли под открытым осенним небом. Здесь был целый ряд старомодных кассовых окошек, а роскошные залы ожидания украшены позолотой, мрамором и настенной росписью. В залах с высокими потолками громко раздавались объявления на венгерском языке, через полукруглые окна лился ярко-белый солнечный свет.
На огромной территории вокзала павлины быстро терялись из виду. Флинн про себя считала шаги. Убедившись, что они уже отдалились от поезда больше чем на сто метров, она затащила Пегс и Касима в укромный уголок между лотком, где продавались солёные крендельки, и автоматом с напитками и раскрыла кулак. Упнар переливался на солнце, словно покрытый масляной плёнкой. Флинн вопросительно взглянула на Пегс и Касима. Оба кивнули. Вздохнув, она засунула упнар в левое ухо.
Ничего не произошло.
Она не поняла, о чём её спросил Касим. Он говорил на каком-то совершенно непонятном языке. Флинн беспомощно постучала пальцем по маленькой металлической штуковине в ухе. Штуковина откликнулась жестяным звуком. Флинн растерялась – неужели Стуре соорудил обыкновенный муляж?!
Пегс неуверенно улыбнулась.
– По крайней мере, голова у тебя всё ещё на месте, – сказала она. Без воздействия чудесного универсального переводчика в её словах пробивался французский акцент.
На этот раз в здании вокзала не было ни пальм, ни рептилий, зато тут стоял симпатичный сувенирный киоск сиреневого цвета, а фасад украшала статуя Джорджа Стефенсона. Флинн видела, что у этой статуи Даниэль собрал группу павлинов. В незаметной нише между двумя газетными киосками была открыта дверь в какой-то маленький магазинчик. Над ней висела потускневшая медная табличка
«ТИМОТИ И НИКС»
Флинн застыла как вкопанная. Фёдор сказал, что Йонте купил почтовую открытку у «ТИМОТИ И НИКС»?
– Да вот же лавка! – воскликнула Пегс. – В атласе о ней упоминается.
Она потащила Флинн в нишу.
Вблизи Флинн увидела, что дверь в лавку перекосило, а пастельного оттенка зелёная краска отслаивалась как старые обои.
– Я не хочу туда, – запротестовала она. – У этой лавки вид какого-нибудь разорившегося казино или столовки для бездомных…
Но не дав ей договорить, Касим втолкнул её внутрь. Слова Флинн заблудились между стеллажей – пастельных тонов узких полок, слегка припудренных снежком. Флинн просто дар речи потеряла. «ТИМОТИ И НИКС», как сообщала табличка над прилавком, был «