Тайна пророка из Назарета

— Странен был ответ Его, — ответила она, — Он ласково сказал мне: «Забудь пока, Мать, о чудесных видениях своих. Но нет греха в них, ибо они от Господа». И еще сказал Он так: «Когда кончится крест твой, Мать, принятый тобой для меня, вернешься ты в жизнь снов своих…» Но что значит, я не знаю.

— Скажи, Мать, — снова спросил я, — не помнишь ли ты меня среди снов своих?

Внимательно оглядела меня женщина, задумчиво обратила свой бездонный взор в темный угол лачуги.

— Как только ты сюда вошел, чужестранец, — тихо сказала она, — я почувствовала, что ты не чужой мне. Но пока тщетно я роюсь в памяти моей… Но… постой… погоди… — и она вдруг сразу вскинула на меня свои бездонные очи.

— Что значили слова твои о том, что пил ты уже молоко мое? — И она вдруг вскочила с места, не спуская с меня взора, загоревшегося вдруг мириадами солнц.

Встал и я, Фалес Аргивинянин, понявший, что наступил великий страшный момент победы Света над Мраком, духа над плотью. Неба над Землей, Богини над женщиной…

— Погоди, вспоминаю, — медленно говорила женщина и слабо поползли из темных углов лачуги нежные звуки систрума и серебряных колокольчиков, Вижу… храм… я… и ты, распростертый у ног моих… верный слуга мой… другой храм… и снова ты — великий и мудрый… ты… ты… пьешь молоко мое… Фалес Аргивинянин, верный раб мой!.. — каким-то звенящим аккордом вырвалось из уст ее, и в тот же миг я пал к ногам Великой очеловеченной Богини Изиды.

Долго лежал я, Фалес Аргивинянин, не смея поднять головы, ибо почитал себя недостойным созерцать лик просыпающейся Богини. А звуки дивные неземных мелодий все ширились и росли, и только порой мне казалось, что в них доминировал какой-то величественный, но грустный и печальный звук, как будто целый космос жаловался Богу на свою сиротливость без ушедшей неведомо куда Богини Матери.

— Встань, Фалес Аргивинянин, встань, любимый слуга мой, — прошелестел надо мной голос Богини, — встань, сядь, забудь Небо, ибо мы здесь не для Неба, а для Земли…

И я, Фалес Аргивинянин, встал и сел, асе было по-прежнему: лачуга и темные углы, и одетая в темное, грубое платье женщина с покрывалом на лице.

— Воистину, странна судьба твоя, Аргивинянин, — продолжала Изида-Мария, — когда я поила молоком моим, я сама не знала, что тебе предопределено иметь часть в деяниях моих и бытие моем — явиться в тот миг, когда должен был окончиться земной сон мой. Но он кончился и отныне я знаю уже, что близок час, для которого я пришла на Землю. Ты знаешь, о каком часе я говорю, Аргивинянин, — это тот самый час, от провидения которого оледенело твое мужественное и мудрое сердце, сын Эллады. Близится Великая Жертва. И ныне я поняла, о каком оружии, долженствующим проникнуть в душу мою, говорил мне пророк, когда я впервые вступила на ступени храма Адонаи… Ужасно, Аргивинянин, иметь сердце любящей земной матери, но еще ужаснее освящать его сознание Божественным. Так вот о каком кресте говорил мне тот, кого я почитаю сыном своим… Вот откуда эта Великая Любовь, связавшая сердце мое с проявлением Неизреченного.

Воцарилось молчание. Низко наклонила голову Изида-Мария, божественные думы кружились вокруг ее чела, скрытого покрывалом.

— Аргивинянин, — тихо продолжала она, — подсказала ли тебе твоя мудрость, почему именно я являюсь обыкновенной женщиной ныне, под оболочкой которой никто, кроме трех, а ныне и тебя, иерофанта из Египта, не узнает Богини-Матери? Божественный Сын мой должен был явиться на Землю человеком, ибо только человек может спасти человечество, а для того и родиться должен Он от земной матери. Но ничто не должно смущать взоры и ум людей при появлении Бога Всечеловеческого. И вот я, по указанию Неизреченного, приняла плоть человеческую… мало того, Аргивинянин, я даже отдала свое сознание, променяв его на сознание земной женщины, до той поры, пока мне не понадобится сила, мысль и мощь Богини, дабы выполнить возложенную на меня задачу. И отныне я не дам никому заметить пробуждения моего, — я остаюсь прежней Марией, вплоть до конца земных дней моих, который ничем не будет отличаться от конца дней каждого человека… В жизни каждой Девы-Матери, рождающей Новую Землю, бывает, Аргивинянин, такой миг, когда она, выполняя высокое назначение свое, впивает в себя скорби и печали всего ею рожденного и для этого мира нужно все мужество и вся мудрость ее, дабы воистину остаться матерью всего сущего. Ибо только родив Бога, познаешь всю любовь Бога, до сих пор мирно дремавшую на полянах Рая Всевышнего, в саду Матерей Божественных… Когда этот страшный миг придет — будь там, Аргивинянин, около меня. Но не для того, чтобы помочь мне, ибо мне никто не поможет и не должен помочь, а для того, чтобы великая мудрость твоя стала еще больше от лицезрения двух Жертв Божественных…

А теперь, Аргивинянин, собери мудрость твою и вызови предо мною Лик Сына Моего, ибо я, встав ото сна, нуждаюсь в одобрении взгляда Его. Сама я не имею права чем-либо выходить из границ возможностей женщины Земли обыденной…