Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

«Прадед мой Александр Петрович (Пушкин. — В. К.) … умер очень молод и в заточении, в припадке ревности или сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах, — писал Пушкин в „Начале автобиографии“. — … Дед мой (Лев Александрович Пушкин. — В. К.) был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась».

Отец поэта в 1840 году при опубликовании «Начала автобиографии», о существовании которого при жизни сына он не знал, решил вступиться за честь рода и поместил в «Современнике» «опровержение», в котором, в частности, писал: «Рассказ о смерти на соломе в домашней тюрьме первой жены отца моего не заслуживает даже опровержения. Кто не знает, что в XVIII столетии таковыя тюрьмы не могли существовать в России и Москве? Правительство потерпело ли бы такое ужасное злоупотребление силы и власти? Родные ея не прибегли ли бы под защиту законов?»

Ответы на эти вопросы Сергея Львовича Пушкина дает семейная история прадеда поэта по материнской линии Абрама Петровича Ганнибала. Видимо, Пушкина настолько ужаснули «странности» его предков, что он счел необходимым написать о них откровенно, сделав их достоянием гласности и своим авторитетом заставив общество обратить внимание на положение женщины. Вообще и в переписке, и в своих произведениях Пушкин постоянно показывал, что он на стороне свободной любви, хотя, вполне в духе своего времени, сватался к Наталье Гончаровой, заведомо зная, что она не любит его, и не очень-то рассчитывая на то, что полюбит. О том, к чему это привело, речь впереди; здесь же нас интересуют прежде всего предки поэта.

II

«В семейственной жизни прадед мой Ганнибал (Абрам Петрович Ганнибал. — В. К.), — писал Пушкин в „Начале автобиографии“, — так же был несчастлив, как и прадед мой Пушкин. Первая жена его, красавица, родом гречанка, родила ему белую дочь. Он с нею развелся и принудил ее постричься в Тихвинском монастыре, а дочь ее Поликсену оставил при себе, дал ей тщательное воспитание, богатое приданое, но никогда не пускал ее себе на глаза». На самом деле девочку назвали Агриппиной, она родилась слабой и вскоре умерла. Однако же история развода Ганнибала с первой женой далеко не так проста, как это можно понять из слов «развелся и принудил постричься».

Абрам Ганнибал женился на дочери капитана галерного флота Андрея Диопера, гречанке Евдокии Диопер против ее желания, сговорившись с ее отцом; она мужа не только не любила, но и питала к нему отвращение, «понеже арап, — говорила она, — и не нашей породы». Отцу девушки Ганнибал казался весьма выгодной партией, а Ганнибал смотрел на свою женитьбу с общепринятой тогда (да и позже) точки зрения, которую автор исследования о предках Пушкина В. О. Михневич сформулировал так: «Ему девица понравилась, а нравился ли он ей — стоило ли на это обращать внимание?» В преддверии ненавистной ей свадьбы Евдокия сошлась с любившим ее флотским поручиком Кайсаровым, которого и она любила и за которого хотела выйти замуж. Рождение «белой дочери» произвело в обществе в Пярну, куда она с мужем переехала, настоящий шок.

Ганнибал запер жену в сарае, держал ее там впроголодь, а время от времени забирал ее в дом, где в одной из комнат устроил пыточную: ввернул в стену кольца, к которым привязывал жену в подвешенном состоянии, и избивал ее батогами, плетьми и розгами (ответ на вопросы Сергея Львовича). «Он „бил и мучил несчастную смертельными побоями необычно“, в тех видах, между прочим, чтобы принудить ее показать на суде, будто она, действительно, „с кондуктором Шишковым хотела его, Ганнибала, отравить“, ну, и — уж само собой разумеется — „блуд чинила“. Если же она всего этого не покажет, то „грозил ее, Евдокию, убить“, — писал исследователь, цитируя поздние показания Евдокии Диопер. — Это была уже чисто московская крючкотворная изысканность мести: заставить ненавистную жену самой, своими же руками, наложить мертвую петлю себе и своему любовнику на шею, оговором перед судом в покушении на отравление, за что следовала, по тогдашнему закону, смертная казнь. И злосчастная, истерзанная перновская Дездемона, действительно, вначале наклепала на себя и на Шишкова, при допросах в канцелярии, все, что только требовал от нея жестокий муж».