Не менее интересный «детектив» под названием «Храни меня, мой талисман» придумала Цявловская. Как и большинство «претенденток» в статьях рассматриваемого сборника, ее кандидатура «утаенной любви» Елизавета Воронцова не имеет никакого отношения к «ПОЛТАВЕ»,
а пристальный интерес, с каким она следила за публикациями Пушкина, и ее вполне благополучная жизнь также исключают возможность адресации ей посвящения «ПОЛТАВЫ» («Коснется ль уха твоего»? «Твоя печальная пустыня»?). Между тем Цявловская на основании своей версии приписала ей чуть ли не все стихотворения лирики Пушкина, у которых не было строго доказанных адресатов. Г. П. Макогоненко в статье «… Счастье есть лучший университет», приведенной в том же сборнике «Утаенная любовь», изложив фактическую сторону взаимоотношений Пушкина и Воронцовой, показал несостоятельность этой версии. Поскольку придуманный Цявловской сюжет стал популярным, считаю необходимым привести основные аргументы Макогоненко.Однако, прежде чем рассматривать эту «утаенную любовь», необходимо разобраться, кого же вообще мог
любить в Одессе Пушкин, поскольку, из сравнения различных точек зрения на его любовные связи или увлечения в это время, складывается впечатление, что Пушкин страстно любил одновременно трех женщин — чего, с моей точки зрения, просто не могло быть никогда. Из них — Амалии Ризнич, Елизаветы Воронцовой и Каролины Собаньской — две первые попали в «донжуанский список».Щеголев в статье «Амалия Ризнич в поэзии А. С. Пушкина» показал, что большая часть стихов, приписывавшихся (в качестве их адресата) Ризнич, не может быть отнесена к ней, и ограничил список таких произведений стихотворением «Простишь ли мне ревнивые мечты…»
(1823), элегией «Под небом голубым страны своей родной…» (1826) и строфами XV–XVI из беловика шестой главы «Евгения Онегина», не вошедшими в окончательный текст романа. Цявловская относила к Ризнич стихотворение «НОЧЬ», написанное 26 октября 1823 года, недоработанный набросок «Когда любовию и счастьем утомленный…» (судя по размеру, написанный тогда же), «Простишь ли мне ревнивые мечты…» (11 ноября 1823), незаконченное стихотворение «Как наше сердце своенравно…» (1823) и стихотворение «Все кончено, меж нами связи нет…» (1823).Каждое из этих стихотворений и все они вместе могли быть Пушкиным написаны любой из его женщин, быть откликом на любое его увлечение, и такая их «адресация», без каких бы то ни было серьезных оснований мало того, что практически всегда «гадательна», так еще и может завести исследователя очень далеко от истины. Вот документально обоснованная М. Яшиным «справка» из его статьи «Итак, я жил тогда в Одессе» (она приведена в том же сборнике), которая показывает, куда такое стремление назвать своего
адресата как раз исследователей и заводит.Иван Ризнич приехал в Одессу с молодой женой весной 1823 года; Пушкин переехал из Кишинева в Одессу в июле 1823 года, а стихотворение «Простишь ли мне ревнивые мечты…»
написано 11 ноября 1823 года. Но запись в метрической книге Соборной Преображенской церкви, приведенная Яшиным, гласит: «1-го генваря — родился младенец Александр от родителей Коммерции советника, 1-й гильдии купца Ивана Ризнич и жены его Аксинии (дьячок исправил непонятное ему „Амалия“ на православное „Аксиния“ — В. К.). Молитвовал и крестил протоиерей Петр Куницкий. Восприемником был Генерал-Адъютант и Новороссийский генерал-Губернатор Михайло Семенович Воронцов». Отсюда следует, что не только это стихотворение не могло быть обращено к Амалии Ризнич, находившейся на 8-м месяце беременности в момент его написания, но и все остальные стихи, подверстывавшиеся к этой версии Цявловской. В «лучшем случае» летом 1823 года Пушкин мог успеть влюбиться в ждавшую ребенка красавицу, к которой муж приставил слугу, везде и всюду следовавшего за ней неотступно, и о близости с которой и мечтать не приходилось (уже за границей, стоило ей завести роман «на стороне», как слуга тотчас сообщил мужу, и сразу же последовал развод) — да еще, может быть, в компании играть с нею в карты (она любила играть); описанные в приведенных стихах мечты летели к какой-то другой женщине.