Тайна раскроется в полночь

– Не помню! Сами понимаете, в тот день нам всем не до мусора было. Наверное, тетя Света и выкинула. А что, это важно?

Эта девица была хитрюга. Можно было поклясться: она видела того, кто выносил мусор – или окровавленные перчатки под видом мусора. Видимо, тогда это не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления. А вот теперь вдруг всплыла некая деталь…

Я сделала себе заметку на память, широко улыбнулась Наталье и, попрощавшись, отправилась на встречу с ее мамой.

Глава 11

Признаться, после общения с семейством я ощущала себя уставшей старухой и только и мечтала поскорее вернуться домой, да заварить себе чайку, да развалиться на диванчике, накрывшись пледом…

Увы, для начала следовало завершить дела на сегодня. Я вздохнула и мужественно направилась в конец коридора, остановившись перед последней дверью – здесь меня должна была встретить мать близняшек Натальи и Галины. Прежде чем постучать, я уточнила по распечатке Германа, что женщину зовут Инна и она – его приемная сестра, усыновленная родителями в самом нежном возрасте и воспитанная на равных с родными детьми.

Последняя из сестер была самой спокойной и на первых порах выглядела вполне доброжелательной. Она встретила меня у самых дверей, проводила до кресла и сама уселась напротив, тут же уставившись на меня с застывшей на губах улыбкой, словно ожидала чего-то потрясающе интересного от общения с частным детективом.

Признаться, меня заинтересовал сам внешний вид Инны: худощавая, рыжеволосая, она выглядела довольно молодо. Несмотря на то, что, судя по ее дочерям, ей должно было быть не меньше сорока, на ее лице, лишенном всякого грима, не было ни морщинки, цвет лица удивлял свежестью, а глаза ярко сияли лазурью, явно не нуждаясь ни в каких подводках да тенях. И при всех этих дивных внешних данных одета женщина была словно столетняя бабулька: черное шерстяное платье до пят, а на голове – коричневая косынка. Кстати сказать, это именно она при общем сборе в кабинете Германа кудахтала, как старая наседка.

– Что, не похожа я на других? – мягко улыбнулась она, заметив мой удивленный взгляд. – Не пугайтесь, я просто стараюсь следовать всем нормам православия: с утра спешу на утреннюю службу в собор на набережной, вечером обязательно посещаю вечернюю службу, соблюдаю посты и заповеди. Если бы не дочки, давно бы ушла в монастырь, да они такие у меня непростые, что не хочу нагружать ими брата, очень он у нас славный и добрый, спаси и сохрани его, Господи.

Вот такое вот вступление-самопредставление. А мне, грешной, тут же припомнилась фраза ее сестрицы-фурии. Как это она мимоходом обронила? «…Потом Инка зашла, навернула картофельное пюре с котлетой – все, что с вечера оставалось, умяла за милую душу».

Надеюсь, в тот день никаких постов не было.

– Спасибо за откровенность, Инна, – я кивнула. – Надеюсь, вы, как и подобает настоящей христианке, будете честно отвечать на мои вопросы.

– Буду откровенна, как на исповеди, – улыбнулась она в ответ с ноткой лукавства.

Тоже неплохо – по крайней мере, у нее хоть по минимуму, а имеется чувство юмора. Что касается меня, то после знакомства со всем многочисленным семейством и целой серии бесед с его отдельными представителями я уже и сама не знала, какие вопросы следует задавать. Потому решила просто беседовать с этой милейшей Инной, чтобы иметь наилучшее представление и о ней самой, и об атмосфере дома с ее точки зрения.

– Инна, расскажите мне, пожалуйста, об обоих покушениях на вашу невестку Ольгу. – Я ненавязчиво наблюдала за выражением ее лица в то время, как звучали мои вопросы. – Первое покушение, когда ей на голову свалилась груда кирпичей. Чему лично вы стали свидетелем в тот день?

Как только речь зашла об этом и прозвучало само слово «покушение», Инна перевела взгляд на окно: в стремительно сгущавшихся сумерках все отчаяннее хлестал о стекло холодный дождь. В ее лице появилось неуловимое выражение – брезгливости? Легкого пренебрежения по отношению к Ольге?

– Вы, наверное, не хуже меня знаете выражение, что ни один кирпич никому на голову просто так не упадет. Это – по поводу первого случая. А по поводу второго – я уверена, прости меня, Господи, что, разумеется, Ольга сама в себя стреляла. Она ведь безбожница, а потому и не думает о простых, но столь мудрых заповедях, одна из которых гласит: «Не убий». Это относится и к самоубийству. Самоубийство – страшный грех.

Тут она снова завздыхала, задвигалась на месте, вновь напомнив мне кудахтающую наседку.