Тайна распятия

— Барон Людвиг фон Бекендорф, уважаемый Сергей Михайлович, — это очень непростая штучка, — Синельников говорил задумчиво, как бы беседуя с самим собой. Они сидели в кухне у профессора и пили какой-то особенный целебный чай. Иван Степанович выглядел усталым и похудевшим. Черты его благородного лица, очерченного аккуратно подстриженной седой бородкой, заострились, что, к глубочайшему и искреннему сожалению Трубецкого, было свидетельством скорее болезни, нежели здоровья. — Он столь много успел истоптать своими саксонскими сапожищами, что теперь практически нереально оспаривать его утверждения и так называемые открытия. А между тем имеются весьма достоверные свидетельства о том, что гигантизм его фигуры несколько преувеличен. Например, всюду, где бы о нем ни шла речь, вы встретите утверждения, что он великолепно знал греческий, а я, к слову, читал воспоминания его современников, в которых прямо говорилось, что в монастыре Святой Катерины ему не отдали списки Синайского кодекса именно потому, что греческий он знал весьма поверхностно. Будто бы, когда игумен монастыря попросил его прочитать отрывки из кодекса, то пришел в ужас. Лишь в следующую его поездку какой-то монастырский эконом отдал-таки ему кодекс.

— Но как же быть с открытиями Бекендорфа еще до его путешествия на Синай? Ведь и Ватиканский кодекс, и парижский кодекс Сирина, и многие другие древние рукописи были им прочитаны и датированы… — Сергей Михайлович был крайне удивлен тем, что ему довелось только что услышать.

— Молодой Бекендорф был невероятно тщеславен. Он был готов на все, чтобы прославиться, и ни во что не ставил окружающих, а потому использовал любые представившиеся ему возможности для достижения поставленной цели. К примеру, известно письмо, отправленное Бекендорфом невесте из монастыря Святой Катерины, в котором, кстати, говорилось, что поначалу к нему отнеслись весьма благосклонно. «Вот уже семь дней, как я прибыл в монастырь… Ты и представить не можешь, — писал он, — эту свору монахов! Имей я власть и достаточно физической силы, я бы совершил богоугодное дело и вышвырнул всю шайку через стену». Скажите, Сергей Михайлович, положа руку на сердце: вы можете себе представить, чтобы высокообразованный немецкий ученый-богослов, исследователь Библии, обласканный самим Папой Римским, так выражался о монахах одного из древнейших монастырей христианского мира?

Для него не важно было установить истину. Он хотел славы. В биографических заметках о нем часто упоминается, что за исследование Ватиканского кодекса Папа удостоил его личной аудиенции, сравнил со святым Иеронимом и наградил орденом Северной Звезды. Так вот, как потомственный северянин докладываю вам, что орден Северной Звезды — это награда шведского королевского двора, и Папа никак не мог наградить им Бекендорфа. А как вам великолепная по своей наглости афера с письмом русского посла? Когда монахи отказались отдавать Бекендорфу списки кодекса, он обратился к русскому послу в Высокой Порте князю Лобанову, который согласился подписать нечто вроде гарантийного письма, что кодекс будет изучен и после того возвращен в монастырь. Но почему ему нужен был именно русский посол? Да потому, что российский император Александр II благоволил к монастырю и щедро его одаривал. Так вот, письмо сработало, кодекс Бекендорф получил… но в монастырь не вернул, а подарил тому же императору. Я все думал, почему первую часть он отвез в Лейпциг, а вторую — в Санкт-Петербург и там организовал его издание? Мне кажется, что Бекендорф вовремя понял, что Саксония — это не его масштаб, да и специалисты там встречались не хуже Бекендорфа, могли и оспорить утверждения молодого гения палеографии! А вот Российская империя — это да, это огромное христианское государство, в котором слово самодержца означало закон, и, что бы он ни сказал о кодексе, это будет принято во всем мире. Отличный, знаете ли, способ окончательной легитимизации утверждений Бекендорфа о написании манускрипта в IV веке, и это невзирая на отсутствие достаточных на то оснований. Да и специалистов по древнегреческому языку тогда в России что-то не наблюдалось. Так все и случилось.

— Но почему же потом никто не поставил под сомнение аргументацию Бекендорфа?