Тайна речного тумана

– Подождите, я с вами. Лучше, чтобы я присутствовал при разговоре с… как его… Царегородцевым. Он, насколько я припоминаю, здоровый мужик. И вы держите себя в руках. Разыграем, словно мы опрашиваем всех, пусть и не по первому разу.

– Угу, но первые допросы носили скорее формальный характер, – рассуждал Петр, перетаптываясь в ожидании, пока капитан закроет каюту. – Теперь открылись новые обстоятельства дела, требующие прицельных уточняющих вопросов.

– Вполне подходящее объяснение. Только уточнять, какие именно обстоятельства открылись, не нужно.

Уже в коридоре Петр вспомнил:

– Когда я видел Царегородцева последний раз, он сидел в плетеном кресле на палубе и нежился на солнышке. Это было еще до потасовки в мужском туалете.

– После потасовки все сидят строго по каютам, – не без гордости сообщил капитан. – Я так распорядился. Вернее, я распорядился еще после первого убийства. Но этим людям необходимо повторять много раз.

– Их можно понять, – снисходительно заметил Фролов. – Такое на теплоходе творится впервые. Два трупа… Кстати, часовой возле каюты – это половина дела. Нужны еще часовые на палубе, так как вылезти через иллюминатор – пара пустяков.

– Увы, нужным количеством людей мы не располагаем.

Сперва Петр решил зайти к себе. Элла, казалось, спала, но, едва вошел бывший супруг, открыла глаза и огорошила фразой:

– Тебя Царегородцев искал. Ему что-то надо было тебе сказать. Он был очень странный… какой-то не в себе, словно… ему было плохо. Ждать не стал – убежал. Сказал, что сам тебя найдет.

У Петра появилось недоброе предчувствие: с чего бы вдруг такому здоровяку поплохело?

– Как давно это было?

– Не знаю, я задремала.

– Может, тебе это приснилось?

– Не говори ерунды. Таким бледным я видела его впервые.

Капитан слышал их разговор, стоя в коридоре:

– Надо срочно идти в каюту Царегородцева.

Проходя по палубе, Петр взглянул на кресло, на котором совсем недавно сидел Царь, и увидел что-то на подлокотнике. Подойдя ближе, рассмотрел крохотную записку, втиснутую между цветными планками кресла. Осмотревшись, осторожно вытащил, развернул на ладони.

Мелким почерком там было написано: «Меня отравил сука Михась». Ничего не понимая, Петр протянул написанное подошедшему капитану.

– Быстро в каюту Царя! – Фролов рванулся так, что капитан выронил записку, так и не успев ее прочитать – словно ветром из рук выдуло.

Матрос, стоявший возле каюты Царя, загородил ему дорогу:

– Нельзя, приказ капитана!

– Капитан сейчас будет! – рявкнул Петр, отталкивая матроса. Распахнув двери каюты, он застыл на пороге. Из туалета торчали туфли.

Царь лежал ничком наполовину в туалетной комнате, ногами – в каюте. Заглянув в туалет, Петр отшатнулся: изо рта убитого растеклась темно-коричневая лужа. Бледно-мраморное лицо напоминало маску, ее хотелось снять, как в старых фильмах про Фантомаса.

И снова, как это уже было, сердце обуял ватный липкий ужас. Одно дело, когда умирает чужой человек, а ты приезжаешь на вызов, и совсем другое – когда умирает тот, с кем ты недавно беседовал. И ты сейчас с ним один на один, только ты по эту сторону, а он – уже по ту.

Петр понимал, что щупать пульс на сонных артериях бессмысленно, но пальцы его автоматически делали то, что от него требовала инструкция врача «Скорой». Царь действительно был отравлен, причем грамотно – так, что ничего не почувствовал, а когда спохватился – желудок промывать было уже поздно, яд в крови делал свое черное дело. Перед смертью, видимо, он хотел встретиться с Петром, но не получилось, Фролов как раз был в это время в каюте капитана.

Осмотрев карманы трупа и не обнаружив там ничего интересного, Петр принялся за осмотр каюты. В ней ничего не напоминало о том, что всю ночь здесь пьянствовали два мужика: уборщица постаралась.

Войдя следом за Петром и увидев труп в луже крови, матрос закашлялся, побледнел и пошатнулся:

– Выходит, я покойника сторожил? Он лежал себе спокойненько здесь, а я… Ни хрена себе! Он был еще жив, когда… Жив, ей-богу… Жив… Я сам видел…

Петр едва успел подхватить парня. Кое-как уложив бледного матроса на диван, увидел в дверях капитана.

– Это то, о чем написано в предсмертной записке? Неужто все так скверно? – спросил тот, указывая на торчавшие из туалета ноги. – Его действительно отравили?

– Похоже на то, – подтвердил Петр, хлеща по щекам бледного матроса. Когда его взгляд стал адекватным, доктор задал парню вопрос: – Вспомни, когда ты заступил на пост у каюты?

– Примерно минут сорок назад, – неуверенно сообщил тот.

– Глеб… ну, убитый… был в каюте?

– Никак нет, каюта была закрыта, – словно обрадовавшись, что к нему вернулось сносное самочувствие, заговорил матрос. – Он потом уже пришел, сказал, покашливая, чтоб не беспокоили. Ну, я подумал, пьяный. Больше ничего не слышал.

– Когда он вернулся в каюту?

– Минут через десять, как я заступил.

Петр взглянул на капитана, почесал переносицу и уточнил:

– А кто-то до этого или после подходил к тебе, просил пропустить? Может, женщина… Не обязательно мужик.

– Нет, вроде никого… Точно, никого!

* * *