Тайна римского саркофага

Фашистские ищейки пытались напасть на след неизвестного мстителя. По рассказам очевидцев, видевших офицеров незадолго до смерти, с ними в кабачке был третий эсэсовец, высокий, белокурый. Говорили еще об одной примете этого красивого офицера – он пил вина в два раза больше, чем его приятели, вместе взятые. Потом пошли слухи, что высокий эсэсовец – вовсе не немецкий офицер, а доктор, который носит в чемодане автоматический пистолет и очень умело пользуется им. Однако эти скудные и противоречивые сведения не помогли гестаповцам найти доктора, который причинил им столько беспокойства.

Такой человек, как доктор, был чудесной находкой для отряда. С какой изобретательностью устраивал он побеги военнопленных из фашистских лагерей! Решительный и осторожный, смелый до дерзости, когда это было нужно, он умел и организовать нападение на немецкий отряд, и достать оружие, и завязать нужные знакомства.

Многие товарищи, которые знали об умении Федора Петровича быстро завоевывать благосклонность женщин самого разного круга, считали его ловеласом. Но это было вовсе не так.

Некоторые подпольщики несколько раз видели его с миловидной девушкой, дочерью русских эмигрантов. Эта девушка нередко помогала доктору в его опасных похождениях. Они любили друг друга…

В боевой жизни Бессонному помогали и другие люди.

Одним из них был молодой итальянский коммунист столяр Луиджи Дзордзи, который жил недалеко от «виллы трех слонов» в доме № 24 по улице Бизаньо. Луиджи служил в этом доме сторожем и портье. С его помощью на чердаке и в подвале дома скрывались советские военнопленные. Об этом писал впоследствии в итальянском журнале «Фолла» адвокат Оливьери, живший на пятом этаже этого дома.

А Рим жил своей жизнью – сложной и многообразной… Ранним утром тысячи рабочих уныло торопились к своим станкам и машинам, продавцы открывали магазины со скудной провизией, вокруг них выстраивались безмолвные очереди, кафе наполнялись обычными хмурыми посетителями, и даже дети как будто утеряли частицу своей живости…

Над огромным городом словно нависли серые тучи, гнет иноземных завоевателей ощущался как душное предгрозье, сковывавшее дыхание… Римлянам поистине было трудно дышать, глядя на фашистские мундиры повсюду, слушая мерный топот тяжелых немецких сапог на вековых плитах исторических площадей Рима.

Да, дорогие рестораны были переполнены, как и в прежние годы, блестящие «бенцы» и «мерседесы», а вместе с ними и итальянские «фиаты» бешено носились по улицам, порой сверкали в ночи разноцветные огни карнавалов и фейерверки взвивались над старинными палаццо, как и прежде гремела веселая музыка… Но нередко ее заглушали глухие взрывы и резкие звуки выстрелов, а в зареве внезапных пожаров бледнели карнавальные огни…

Лихорадочное веселье завоевателей и их приспешников напоминало пир во время чумы, описанный еще пером Боккаччо…

Два непримиримых мира разной жизнью жили в стенах вечного города.

Когда связной принес страшную весть о том, что многие подпольщики, в том числе Кубышкин, Остапенко и Галафати, брошены, в политический корпус тюрьмы, даже Бессонный был потрясен. Что делать? С помощью итальянских коммунистов он прежде всего постарался связаться с тюрьмой. Был выработан смелый план нападения на Реджину Чели и эсэсовскую тюрьму на улице Тассо, в которой сидело тогда много патриотов Италии. Среди них были дивизионный генерал, инвалид войны Симоне Симони, генерал авиации, директор оружейного завода «Польверифичио Стаккини» в Риме Сабато Мартелли Кастальди, который срывал обеспечение гитлеровских войск военным снаряжением и организовывал доставку оружия партизанам Лацио и Абруцц.

Но как только коммунисты Рима и партизаны начали приводить план нападения на тюрьмы в действие, он тут же был отвергнут англо-американскими офицерами, осуществлявшими связь с военной джунтой Комитета Национального Освобождения. В результате этого вмешательства союзников немцам удалось осуществить свои злодеяния в Ардеатинских пещерах и увезти с собой из Рима много заложников, которые затем были расстреляны в населенном пункте Сторта, в семи километрах от «вечного города»…

Странный гестаповец

Алексей когда-то читал кое-что о порядках в застенках итальянской полиции, но то, что он увидел в «Царице небесной», превосходило самые страшные картины, создававшиеся воображением. Арестованные спали на цементном полу. С ними разговаривали при помощи «гума» – короткой резиновой дубинки, утолщающейся к концу. Избивали всюду, даже в кабинете врача, если кому-либо удавалось туда попасть. Над входом в коридор кто-то кровью сделал надпись из Дантова «Ада»: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Но надежда, пусть неясная, слабая, все же теплилась в сознании Алексея. «Надо выжить, надо выбраться из этого ада и мстить, мстить!».

Однажды раздался голос:

– Кубышкин, на допрос!

В комнате гестапо Алексея ждал высокий, худой рыжий офицер с темным цветом лица и тяжелыми морщинами вокруг глубоко посаженных глаз. Он то плотно со злостью сжимал тонкие искривленные губы, то кричал: