Тайна рождения

— Я ведь голос твой услышал, — горячо прошептал граф. — Уже в Петербург отправился, мимо проезжал… Твой голос ни с чьим не спутаешь.

— Мой любый… Ненаглядный мой…

Варя целовала его руки, прижималась всем телом, но осторожно, чтобы не навредить ребенку. Владимир Иванович оглядел ее с ног до головы:

— Вот какая ты теперь… — Он прижал большую ладонь к ее животу. — Как он там? Спокоен ли?

— По всякому, — счастливо сияя, поделилась Варя. — Бывает, так распинается, что только держись!

— Ты держись. — Граф прижался губами к ее лбу. — Все будет хорошо, поверь мне.

— Я верю. Только как все будет? Зачем меня барыня в Родники привезла? Пошто караулит день и ночь?

Владимир Иванович отвел взгляд:

— Ничего плохого она тебе не сделает. Ты не волнуйся, Варенька. Заботься получше о нашем сыне. Я не дам ему пропасть, так и знай.

«Может, он хочет потом нас с дитем в город забрать да в квартирку определить? И сам приходить туда будет, содержать нас». Ее обрадовала такая перспектива. И Варя благодарно поцеловала своего любимого в губы. Он удержал ее, осторожно прижал к себе, и она почувствовала, как нарастает в нем запретное желание.

«Не будет ли малышу вреда? — подумала она с тревогой. — Наверное, нет. Он ведь там пузырем защищен».

А Владимир уже расстегнул ее кофточку, бережно сжал набухшую грудь.

— Какая ты стала… сладкая. Хочу тебя…

Он шептал что-то еще, а шуба его уже свалилась на пол, и остальная одежда упала сверху. Немного стесняясь своего изменившегося тела, Варя стояла перед ним обнаженная и робко улыбалась, словно спрашивая: «Ну как? Нравлюсь тебе такой?» И чувствовала, что нравится, потому что граф уж так начал ласкать ее, что в голове мутилось, как бывало раньше, а может, и еще больше.

Сколько это продолжалось — Бог весть! Варе показалось, что она вечность провела со своим возлюбленным. И вместе с тем, когда Владимир Иванович уехал, она с тоской ощутила, как мало было дано ей этого ворованного счастья. Сколько бы его ни выпало на ее долю — не пресытилась бы. А теперь только вспоминать осталось да с загадочной улыбкой поглядывать на барыню: думает, что победила, ан нет! Не все в ее власти. Варин голос ей не принадлежит…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В семье Петровских готовились к празднику. Их сыну, Александру, исполнялось десять лет. Возбужденная предпраздничной суматохой, которой только она могла придать подобие упорядоченности, графиня Елена Павловна Петровская быстро переходила из кухни в детскую, оттуда в гостиную, отдавала распоряжения слугам, снова возвращалась на кухню. Она привыкла все держать под контролем и надеяться только на себя. Ровно десять лет назад ее самообладание помогло спасти семью и осчастливить мужа обретением наследника.

Владимир Иванович в Сашеньке души не чаял. И в каждом увлечении мальчика, в каждом его капризе графу виделось отражение собственного детства, его угасших стремлений и обид. Вместе с сыном он словно заново овладевал верховой ездой, к которой по непонятным причинам до недавнего времени внезапно охладел. В течение нескольких лет Петровские держали лошадей только для выезда. Теперь же граф снова приобрел для себя орловского рысака, который находился в конюшне купленного поместья Раздольного. Родовые же поместья Петровских были, по настоянию Елены Павловны, проданы в год рождения Сашеньки вместе со всеми крепостными, что было признано всем светом чрезвычайно удачной сделкой, потому что ровно через год, в тысяча восемьсот шестьдесят первом, император отменил крепостное право.

«Значит, теперь Варя — свободная женщина, — первым делом с иронией подумала Елена Павловна, узнав подробности Манифеста. — Если она, конечно, жива… Помнится, мы оставили ее в послеродовой горячке. Кажется, она даже не поняла ничего. Ну, оно и к лучшему… Бог весть, выходил ли ее тот пьянчужка-доктор? Интересно, доставил ли ее потом к родителям, как я велела? А докторишка, конечно, не постеснялся, заломил цену за документы, в которых Сашенька значится моим сыном… Моим и Володиным. Так и есть. И за десять лет ни у кого не возникло ни малейших сомнений. А Варе доктор должен был сказать, что ребенок родился мертвым, и мы похоронили перед отъездом».

Продолжая проверять готовность к первому юбилею сына, графиня вспомнила, как она собственноручно ночью за несколько дней до предполагаемых родов выкопала яму в саду, затем снова засыпала ее, соорудив подобие могилки, куда Варя могла бы прибежать повыть, когда придет в себя. Не станет же она производить эксгумацию! Темной девке и в голову не придет, что ее могли так ловко обвести вокруг пальца.

«Правда, — пришлось признать Елене Павловне, — девчонка оказалась не такой уж темной. И нескончаемыми зимними вечерами с ней было даже занятно поговорить. Когда Варька перестала трястись от страха, то стал заметен ее собственный взгляд на многие вещи. Кажется, она рассуждала даже о равенстве людей с позиции Бога. Говорила, конечно, косноязычно, зато искренно. Уже забылось все… Десять лет как-никак! Ну и Бог с ней, с этой Варькой! Она свое заслужила».