Тайна рождения славян

Семантика балтского «перкун» и славянского «перун», а также фольклорно-обиходные идиомы однозначно говорят об их тождестве. Поэтому противопоставление Перуна и Перкунаса представляется недостаточно обоснованным. Построения, состоящие из индоевропейского дуба (perkuu), стоящего на хеттской горе, в который ударяет (pьro) славяно-балтская молния (перун – перкун), кроме лингвистических построений, ничем более не подтверждаются. Кто здесь является громовержцем? Никак не дуб и не гора, в которые бьет молния, или сама молния? Получается, что молния (громовержец) бьет в громовержца? Тогда остается только молния и сопровождающий ее гром. При наличии фонетических, функциональных и даже этимологических соответствий решающая роль отдается лишнему суффиксу – k- и значению perkuu как дуба, к тому же не имеющего даже намека в славянских языках. И это при столь активных балто-славянских языковых схождениях. Туманная табуированность этого термина у славян и отсутствие таковой у балтов также смотрится нелогично. При этом нужно добавить, что на латышском «perkone» – это дикая редька, желтушник, в польском «perkа» – картошка, картофелина, а в чешском «perko» – перышко. Мы уже являлись свидетелями и встретимся с дополнительными примерами, когда совершенно неожиданные объекты флоры и фауны проявлялись в топонимах. Несколько названий Рerkone и Рerkoni в Латвии, Рerkowo и Рerkowice в Польше могут являться дополнением этого перечня.

В таком случае имеет право на существование и ничуть не уступает энциклопедическим схема, включающая в себя представления о боге Перуне в образе лошади (хеттский бог лошадей Пэрва часто приводится в качестве аналога Перуна), прогуливающемся по горе (perune), поросшей перуникой и перконе (желтушником), в ореоле летящих перьев (perko) и подкрепляющемся картошечкой (perkа). В это время в небесах (pаrаva) раскинулось созвездие Плеяды (perune авестийских и почему-то одновременно шумерских текстов, переносимая из монографии в монографию и не имеющая ни одного оригинального цитирования). Существующая ситуация очень хорошо подходит под высказывание Ж. Дюмезиля о безупречной человеческой логике, которая на самом деле оказывается игривым взором судьбы.

Точку в этой проблеме ставит топонимика, показывающая, что славяне, переселяясь с территории Польши на восток, занесли образ бога Перуна в Прибалтику, где оформили его в виде топонима. Это переселение происходило в VI–VIII веках. Утеря или приобретение отдельных фонем – явление хорошо известное, и в данном случае оно могло произойти в результате перехода божества из одной этнолингвистической области в другую. Попросту говоря, народы имели различие в вокализации этого слова. Подобное исключение из системы еще не является поводом для ее отрицания.

Существует альтернативная версия об индоевропейском происхождении Перуна как бога скотоводов. Однако, кроме хеттского бога лошадей Пирвы, которого иногда переделывают в Перуна, и авестийского названия созвездия Плеяды, Perune, мы никаких сведений не имеем. Сообщается о Перуне – боге хаттов и памирских кафиров [70]. Если имеются в виду хатты-германцы, то это вполне возможно. Если речь идет о доиндоевропейском населении Анатолии, то логика отсутствует. Изучение пантеона кафиров такого бога не обнаружило.

Поскольку район исхода нам ясен, то можно сделать вывод, что там же происходило и формирования культа Перуна. Становление культуры, включая религии, и этногенез – явления, имеющие общие корни, кроющиеся в исходных этнических компонентах. Боги не всегда возникают заново, а имеют прообразы. Одна из гипотез, приведенная в первом разделе, предусматривает участие в формировании славян древних балтов, которые вторглись в IV веке до н. э. на территорию Лужицкой культуры (Польша, Чехия, Словакия). Те, в свою очередь, сформировались на базе пришлого из области ямной культуры индоевропейского населения и аборигенного финно-угорского субстрата. Атмосфера и обстановка в зоне появления и оседания пришельцев, к тому же претендующих на лидирующие роли, никогда не бывает простой. Им надо было решать серьезные проблемы, связанные с адаптацией в условиях чужеродного этнического окружения. Поэтому нельзя было не считаться с местными богами и не искать точки соприкосновения с местными жрецами. Например, хетты включали всех богов завоеванных народов в свой пантеон. Начиналось двоеверие, синкретизация, перерастающие в генерацию новых, но знакомых теофорных образов.