Тайна русского путешественника

— Нет, — покачал головой лама, оглядев приготовления. — Мы пойдем пешком, налегке. — Окинув взглядом ружье Пржевальского, он несколько мгновений помедлил, но ничего по этому поводу не сказал.

Пришлось переложить припасы в заплечный мешок, и спустя полчаса маленькая сухонькая фигурка, завернутая в старенький выцветший плащ, и крупная, внушительная фигура Пржевальского затерялись среди скал.

Пржевальский вернулся в полдень на тринадцатый день, один. Он появился как-то незаметно. Казаки увидели его, когда он уже вошел в лагерь.

— Николай Михайлович, вернулись! Живой! — радостно загалдели они, принимая у командира ружье и легонький заплечный мешок. — Федор Леопольдович, господин поручик! Вернулся!

Пржевальский улыбался своим людям, похлопывал их по плечам, но было в его облике что-то непривычно тихое, отстраненное, словно смотрел он не на своих спутников, а куда-то вглубь себя. И улыбался чему-то приятному и удивительному.

Пржевальский прошел в юрту, ему налили чаю, положили кусок баранины, торопливо рассказывая о проведенных без него двух неделях, охотничьих вылазках, новых экземплярах в коллекции и прочем. Когда же он наконец уселся, сделал несколько глотков кирпичного, уже многократно заваренного чая, когда все разговоры смолкли и вопросительные взоры обратились к Николаю Михайловичу, он отставил в сторону чашку и, как-то смущенно потупившись, в совершенно не свойственной ему манере заговорил:

— Не знаю, братцы. Не знаю, что сказать. И где был, тоже не знаю. И был ли…

Он оглядел своих товарищей и, видя их серьезные, добрые лица, полные искренней веры и любопытства, словно через силу продолжил:

— Едва мы отошли от лагеря, как лама выбросил все мои припасы, и дальше, сколько было пути, мы лишь пили отвары из каких-то его трав, да еще он на каждом привале подолгу молился. Я же, пользуясь таким случаем, пытался запечатлеть наш путь и сделать съемку, только все это оказалось потом бесполезно. Потому что, войдя в одном месте, мы вышли в совершенно другом, и я не знаю, есть ли вход там, где был прежде.

— А куда вход-то, в монастырь? — нетерпеливо перебил Роборовский.

— Нет, — покачал головой Пржевальский, — не в монастырь. — Он с минуту помолчал. — Помните, что говорил лама? Святая страна. Я был там, — каким-то особенным, полным чувства голосом проговорил Николай Михайлович. — Я стоял на пороге.

— А что это? Как? — стараясь понять, спросил Эклон.

— Как рай, что ли? — робко, смущаясь, проговорил Роборовский.