Тайна семейного архива

– Маргерит долго болела, она не могла. После… – Но говорить о расстреле Эриха она почему-то не рискнула, ее и так с каждой минутой все сильней душил стыд за убогую обстановку и горячую память этой женщины о ее близких, словно не прошло сорока пяти лет и словно не они держали ее в плену.

– Так она умерла?

– Да, несколько лет назад, когда я закончила гимназию. – Кристель, волнуясь, ждала теперь вопроса о деде, но его почему-то не последовало.

– А я, видишь, вот. – Мария Федоровна развела руками. – Детей бог не дал, а мужа прошлый год прибрал. Вы пейте, пейте, а то небось уж наговорили про меня вам, что и жадная, и злая, и мужа заела. – Ни осуждения, ни горечи в ее словах не было.

– Нет, никто ничего нам не говорил, – возмутилась Сандра.

– А про сундуки с добром сорока на хвосте принесла, как же! – беззлобно ответила хозяйка. – Это, матушка, деревня.

Через час все вопросы были заданы и все ответы выслушаны, за столом все чаще повисало неловкое молчание. Кристель тревожно посматривала на Сандру, спрашивая, что же делать дальше, но та, словно нарочно, продолжала говорить о пустяках, предоставляя ей самой выходить из ситуации, ею же и устроенной. Лампа под потолком то и дело мигала, гасла, в окна стучал ветер, а от чая с каким-то полынным привкусом по телу разливались тепло и сон. «Я жалела ее, проваливаясь в мягкие бездонные ямы, – думала Кристель, – а она совсем в этом не нуждается… Она была здесь царицей… Духом она куда сильней меня, и мамы, и дяди… Ни в чем мы не виноваты, Карлхайнц прав… Домой, скорее домой… Но эта ее любовь к Хульдрайху… И почему она не спрашивает о деде? Господи, зачем я сюда приехала?»

– Кристель, проснись, нам предлагают вернуться обратно на машине. В город едет какой-то местный, и он возьмет нас. Это неслыханная удача!

– Да-да, – бормотала Кристель, думая только о том, как бы упасть и заснуть.

В сенях, под тусклым светом голой лампочки Мария Федоровна вдруг принялась совать ей в руки носки и варежки.

– Ты возьми, возьми, – краснея, говорила она, – пусть Уля побалуется, скажешь, от меня.

Кристель вздрогнула: «А ведь я ничего не привезла, ничего не подарила…» – и, тоже заливаясь краской, проговорила:

– Возьмите адрес…

– Адрес? – удивилась хозяйка. – Так адрес я и посейчас помню: Германия, город Эсслинген, Хайгетштрассе, семнадцать.

«Что я говорю?» – у Кристель путалось в голове.

– Я… Мы вам все пришлем, что вам надо…

– Ничего мне не надо! – отрубила Мария Федоровна, и тогда, сгорая от стыда, кое-как вспомнив выученную по-русски фразу, Кристель сквозь слезы пролепетала:

– Простите меня! Простите за все и всех!

При этих словах Мария Федоровна откинулась к дощатой, покрытой лаком стене, и лицо ее приняло то самое горько-недоумевающее выражение смертельной тоски, которое сразу сделало ее похожей на девочку с кудряшками со старой фотографии.

– Да, – бескровными губами прошептала она, – простить… Да нет вам прощенья за то, что жизнь мою загубили, проклятые! Жила девочка, ничего не знала, всю бы жизнь прожила, как все, – нет, вырвали травиночку, мир открыли, в шелк одели, работать за совесть научили, чтобы чистота, порядок… А потом в грязь! В дерьмо! К мужикам пьяным! В воровство! В лень непролазную! – Женщина говорила тихо, почти беззвучно, и от этого становилось еще страшнее. Сандра переводила, заикаясь. – Работать не дают! Жи-и-ить не дают! Не дали жизнь прожить, – уже неизвестно про кого шептала она. – Нет вам прощенья ни на этом, ни на том свете! – Губы у нее прыгали, и простоволосая голова моталась по дереву. – О-о-о! – стонала она, – за что мне, Господи, такое!? – Но серые глаза оставались сухими. – А ты ступай, ступай с богом, ты душа чистая, невиноватая. За всех за нас отживи. – И вдруг вся она подобралась, как готовящаяся к прыжку кошка. – Протяни-ка руку. – Кристель подала свою тонкую ухоженную руку, и русская безумными глазами впилась в серебряного ангела. – Это откуда у тебя? – прохрипела она.

– Дядя подарил, позавчера, на день рождения…

– Отдай, – грубо и веско сказала Мария Федоровна, и было в ее голосе нечто, что исключало и кажущуюся нелепость требования, и возможность отказа.

– Конечно, конечно! – Кристель сняла колечко, мгновенно схваченное и спрятанное за пазуху.

– А офицер… Дед твой, стало быть, умер?

– Его расстреляли… Союзники. Он…

Но объяснения уже не потребовалось: женщина, глухо вскрикнув, метнулась за тяжелую занавеску напротив.

Кристель, ничего не видя от слез, выскочила в сырую темень.

* * *

Она пришла в себя только в машине, когда проехали добрую сотню километров. Первое, что она увидела, была высокая скула Сандры, прикрытая прядью русых волос, и мерцающий в свете встречных автомобилей ее грустный серый глаз.

– Все в порядке? – Девушка нагнулась к Кристель почти по-матерински ласково. – Если тебе трудно сейчас одной, поехали ко мне. Автобус ждет тебя завтра у отеля только в восемь утра, успеем.

– Нет, – печально покачала головой Кристель. – Человек должен сам разбираться с собой и желательно в одиночестве.

Сандра кивнула.