Тайна семи звезд

Пока шли допросы, священник находился в следственном изоляторе, в одиночной камере. Здесь он мог беспрепятственно молиться. Приложив ухо к двери камеры, охранник иногда слышал монотонное чтение, а иногда громкое пение. Иной раз казалось, что заключенный читает что-то по книге, хотя книг у него не было.

Когда допросы закончились, его перевели в общую камеру, где сидели рецидивисты и воры в законе. Те поначалу встретили его враждебно, издевались над ним, заставляли его выносить ведро с нечистотами. Но он этим совсем не гнушался. Постепенно настроение сокамерников стало меняться, они прониклись уважением к необычному священнику, который не побоялся сжечь портрет Ленина на глазах тысяч людей.

Однако привлекало к нему не это, а то, что он рассказывал интересные истории о Христе и о святых. По вечерам уголовники рассаживались вокруг него, и он начинал свои истории. Пересказал им все Евангелие, поведал о древних христианских мучениках, о преподобных отцах. Говорил о Богородице, ангелах и бесах.

Авторитет священнику добавило упоминание о том, что его родной брат Мишико, умерший в тюрьме несколько лет назад, был известным вором по кличке «Двуглавый». Заключенные очень обрадовались, когда услышали имя этого легендарного вора в законе.

Утром и вечером священник вставал на молитву. Поначалу он делал это один, потом к нему стали присоединяться другие заключенные. Дошло до того, что едва ли не половина камеры начинала день с молитвы и заканчивала молитвой.

Если он видел, что сокамерники ссорятся, он старался их помирить. Несколько раз пытался разнимать дерущихся, так что и сам получал по голове. Пытался отучить уголовников от матерной брани. И хоть не имел в этом особого успеха, по крайней мере в его присутствии они старались не произносить грязных слов.

Постепенно он приобрел такое уважение сокамерников, что, если брал в руку половую тряпку они выхватывали ее у него со словами:

— Мы все сделаем, ты только говори с нами.

И он говорил. Больше всего говорил о любви:

— Доброта откроет вам дверь рая, смирение введет в него, а любовь поможет увидеть Бога. Только в настоящей любви можно увидеть Бога, так как Бог есть Любовь.

Его спрашивали:

— Как этому научиться?

Он отвечал:

— Господь показывает несчастья других, чтобы нам научиться не быть равнодушными. Если можешь помочь ему помоги. Если делом не можешь помочь, хотя бы поддержи, помолись о нем.

Еще он часто говорил:

— Человек без любви похож на кувшин без дна — в нем благодать не удерживается.

Он постоянно напоминал сокамерникам, что «там, где нет любви — там ад». Многое, говорил он, зависит от нас самих. Наше пребывание в тюремной камере мы можем превратить в ад, если будем друг друга ненавидеть, друг с другом ссориться, друг друга оскорблять. А можем сделать его раем, если будем жить в любви.

Эти слова падали на сердце матерых уголовников. И что-то человеческое, давно забытое, пробуждалось в этих людях, осужденных за тяжкие преступления — убийства, изнасилования, грабежи. Некоторые даже исповедовались у священника.

Но нашлись и недовольные. Они стали жаловаться, что он не дает им спокойно жить, занимается религиозной пропагандой. Начались проверки, священника стали вызывать на допросы теперь уже на тему проповеди среди заключенных. Но он и каждый допрос превращал в проповедь.

* * *

В начале августа его перевели в психиатрическую больницу. Психиатрия в Советском Союзе 60-х годов нередко использовалась в карательных целях. Особо опасных преступников помещали в больницы «специального типа». Священник попал в такую больницу.

Поначалу больные отнимали у него хлеб, пытались сбрить ему бороду. Но не били его, хотя друг с другом постоянно дрались. Некоторых пациентов он приучил начинать утро с чтения «Отче наш».

Лечение сводилось к тому, что больным вкалывали препараты, подавлявшие умственную и психическую активность. Некоторых искусственно усыпляли, и они долгое время проводили без движения. Других привязывали к кровати резиновыми жгутами. Иных, наоборот, накачивали возбуждающими препаратами, так что они метались по палате, приставали с разговорами к прочим больным.

Были и различные «процедуры». Например, пациента могли разбудить среди ночи, положить в холодную ванну, а потом туго заворачивали в мокрую простыню: высыхая, она сжимала тело со всех сторон и складками врезалась в кожу.

* * *

Одним из ведущих советских психиатров был Авлипий Зурабишвили. Академик Грузинской Академии наук, директор Института психиатрии и заведующий кафедрой в Тбилисском медицинском институте, он имел широкие связи. Был верующим, но, как и многие, скрывал это.

Пятнадцатого октября в его квартире рано утром зазвонил телефон. Он сразу узнал голос Католикоса-Патриарха всея Грузии Ефрема.

— Приветствую вас, Авлипий Давидович!

— Доброе утро, Ваше…

— Это Григорий Ши́оевич, — поспешно сказал Католикос, назвав себя мирским именем.

— Доброе утро, Григорий Шиоевич. С прошедшим вас праздником.

— Благодарю вас, Авлипий Давидович!

— Чем могу служить?

— Хотел бы с вами поговорить не по телефону. Найдется у вас время в ближайшие дни?