Тайна семи

– Нет, ни чуточки, – согласился Валентайн. И захохотал еще громче.

Глава 6

Освободись Нью-Йорк от всех своих цветных, какой бы мирный и чудесный город то был! Как бы сэкономили мы на содержании полиции! То же самое – и в Филадельфии! Нет, конечно, Нью-Йорку следует отдать должное – здесь полегче, чем в Чарльстоне или Нью-Орлеане. И все же – увы – в нашем городе полным-полно цветных, а потому он заслужил репутацию одного из самых криминальных городов нашей страны.

Джон Джакобс Флауэной, «Эссе о происхождении, традициях, и т. д. африканской расы: Почему правильно и важно не иметь ничего общего с неграми», 1835

Добравшись до Восьмого участка, я постучал, затем распахнул дверь в кабинет Вала и втолкнул туда Делию с Джонасом. Дрожащих и промокших, но свободных! Люси Адамс почти беззвучно вскрикнула. А когда семья бросилась к ней навстречу, лицо ее озарилось столь ослепительной улыбкой, что освещать ею можно было бы гостиницу «Астория» хоть на протяжении целого года.

В горле у меня встал ком при виде этого зрелища, но я поспешил проглотить его. Передал им аптечку из участка, чтобы заняться в кровь стертыми запястьями Делии, поспешил притворить за собой дверь и устало привалился к ней спиной.

Моя Мерси, подумал я, гордилась бы этой ночной работой. И я представил, как она выглядит, входя в ветхий дом в трущобах, скользя мимо подвальных помещений, где царит сущий ад. Бесстрашная до безумия, с полуулыбкой на лице, она раздавала там хлеб, соль и мыло, невзирая на цвет кожи нуждающегося. И бедняки, и богачи равно считали ее невменяемой и щедрой, а меня очень беспокоило состояние ее здоровья. И еще – я просто обожал ее за это.

Я глубоко вздохнул, двинулся по коридору и сказал Валентайну, который взгромоздился на высокий табурет у стойки:

– Угощаю. Я твой должник.

Положив шляпу на столешницу, я потер ноющий висок. Ну, разумеется, стоило только перестать напрягать правый глаз от волнения, как половина головы, словно в отместку, отдалась тупой пульсирующей болью.

К этому времени мы с братом остались вдвоем. По дороге к Гранд-стрит мистер Пист сошел и направился на ночной обход – как всегда преданный своему делу, хоть и немного сонный. Три человека из комитета быстрей меня сообразили, что в одну карету мы не поместимся и что уж совсем немного найдется охотников везти куда-то троицу чернокожих – так и сказали, к моему молчаливому смущению. А потому поступили по-джентльменски – предложили здесь и распрощаться, после того, как я вызвался доставить спасенное семейство во временное убежище ввиду отсутствия Чарльза Адамса. И вот двое обитателей Нью-Йорка по фамилии Уайлд – один весь размягченный от облегчения, второй размягченный от принятых чуть раньше снадобий – буквально умыкнули у них Делию с Джонасом, посадили в двухколесный экипаж и увезли с какой-то, как мне показалось, даже непристойной поспешностью. И платил, разумеется, мой более обеспеченный старший брат. И это раздражало. Как почти все, что делал Вал.

– Можно подумать, я для тебя все это провернул, – хмыкнул он и выложил локти на стойку. – Если существует на свете более соблазнительная цыпочка, чем эта миссис Адамс, то я готов сожрать свой ботинок, даже не посолив.

– Она замужем, – кисло заметил я.

– До сей поры это меня мало волновало… О, да ради бога, успокойся ты! Не собираюсь ловить рыбку в этом озере.

– Вот спасибо. Нет, погоди, – добавил я. – А ты что, обычно… не то, чтобы я возражаю…

– Возражаешь?

Я никогда не возражал, так уж был воспитан – если вообще меня кто-то воспитывал (плохая шутка!) – что это не моего ума дело. Кто там с кем и почему. Между черными и белыми всегда существовали интимные отношения. У нас с Валом никогда не было достаточно денег, чтобы воротить нос от любого живого существа – ну, разве что кроме вшей, – а когда я был еще мальчишкой, нас взял под свое крыло один патриарх из Андерхилла, радикальный приверженец протестантизма. И все эти сантименты по поводу расового кровосмесительства предназначены для людей с вышитыми подушечками и кружевными салфеточками, или уж для того сорта тупиц, которые причисляют африканцев к особой породе обезьян.

– Если б она не была замужем, – пытался объяснить я. – Я не возражал бы. И если тебе…

– Убери морду подальше, а то как бы я не превратил ее в пудинг. – И Вал шлепнул меня по руке.

– Не смей так говорить о моем лице.

– Тогда не криви его, как извращенец, прилипший к чужому дверному глазку.