Тайна семи

Я вызвалась работать волонтером, кормлю супом нуждающихся в нескольких церквях в Ист-Энде, и у мужчин и женщин то же выражение, что и там, дома: они голодны и стесняются того, что голодны. И когда я вижу это, так хочется сказать им, что Господь любит и благословляет бедняков, но лишь немногие из них верят в это, как и бедняки в Нью-Йорке. А все остальное время я гуляю, и думаю, и подбираю разные слова. С историями, которые я здесь пишу, происходят странные вещи. Допустим, начинается рассказ с описания швеи, которая цветными нитками вышивает «Я вас люблю» на подкладке каждого жилета – она шьет их для торговца готовым платьем, в которого влюблена. А заканчивается беседой с умной мышкой, которая наблюдает за ее работой и знает, что торговец проводит пальцами по каждой вышитой стежками букве, но ничего не говорит влюбленной в него девушке, потому что знает, что через год он умрет.

Да и с поэзией у меня тоже не все гладко. Строки, которые поначалу казались такими удачными, при повторном чтении превращаются в какую-то сущую ерунду, а потому я уже подумываю: мне стоит заняться писанием писем. Если считаешь это дурацкой и ненужной идеей, прости. Мы настолько привыкли пересказывать друг другу все эти житейские обыденные детали жизни, вплоть до крошек на столе, заварочного чайника, стиральной доски и прочее, и мне уже начинает казаться, что все вокруг становится почти прозрачным, а сама я – в особенности. Словно во мне нет ни грамма веса с тех пор, как умер папа. Лучше я расскажу тебе другую историю, вполне реальную. Сегодня утром я нашла в лавке маленькую черепаховую шкатулку, а в ней – крохотную заводную птичку, раскрашенную во все цвета радуги, нашла и стала чистить ее до тех пор, пока птичка не засверкала, думая, наверное, что тогда она окажется настоящей и оживет. Или же я стану настоящей, и начну лучше понимать саму себя. Иногда кажется, что здесь во мне живет кто-то еще.

Если я перечту все сейчас мной написанное, то значение его начнет таять, испаряться, и тогда, наверное, я превращусь в какую-нибудь солонку, а потому посылаю тебе это письмо без оглядки. Надеюсь, у тебя все хорошо – надеюсь, не слишком часто, но очень сильно. Если хочешь, чтобы я не писала тебе больше, пожалуйста, не говори мне об этом. Просто сжигай письма непрочитанными.

Почти невидимка Мерси Андерхилл

– Мистер Уайлд, вы в порядке?

Очевидно, миссис Боэм обращалась ко мне. Так мне показалось, потому что чья-то бледная тень коснулась моего рукава.

– Я… да. Все хорошо, – ответил я.

И солгал. Дышал я с трудом, потому что в груди стало печь, словно туда налили что-то горячее, густое, с горьковатым привкусом, словно жженый сахар.

– Могу я спросить, от кого письмо?