Тайна семи

Чтобы не разглядывать его так уж пристально, я изучал жилище Джулиуса. Он жил на Вашингтон-стрит, в пансионе для холостых чернокожих. Проживать в пансионе практично и удобно. Помещение наполнял приятный аромат тушеной баранины, попахивало также бриолином для волос и дешевыми сигарами. Мы находились на третьем этаже, из окон виднелась бухта и дюжины мачт, хотя здесь их было гораздо меньше, чем в восточных доках, и куда как меньше, чем в хорошую погоду. Мачты напоминали наконечники копий – грозные и воинственные.

Думаю, если б Джордж Хиггинс мог отломить хотя бы один такой наконечник, он бы непременно и без промедления бросился с ним в бой.

– Это послание, Джулиус, – выпалил он. – Послание нам, от Варкера и Коулза. И оно означает, что мы должны срочно вмешаться, иначе наших друзей линчуют, а не просто продадут где-нибудь на берегах Миссисипи.

– Наверное, вы правы, – заметил я. – Мне это в голову не приходило.

– Да в вашу голову вообще ничего не приходило, – и Хиггинс резко взмахнул кулаком, словно собирался врезать мне в ухо, но вовремя спохватился. – Вам не приходило в голову, что поиски Делии и Джонаса следовало бы начать днем раньше, если б вы оказали нам такую любезность и сообщили, что Люси мертва. Видно, решили, что нам плевать на тот факт, что она оставила этот мир.

– Ну, почему же, это не так, – миролюбиво заметил Джулиус.

– А ему приходило в голову, что к этому времени Делия с Джонасом уже могли оказаться на рынке рабов?

Тут голос у него предательски дрогнул. И я догадался. Мужчины по-особому произносят имя любимой женщины. В его жизни Делия наверняка занимала то же место, что в моей Мерси Андерхилл.

Но Хиггинс, видно, еще не до конца со мной разобрался.

– Речь идет о ребенке шести лет и о женщине, которую едва не изнасиловал Варкер. Ты говорил мне, Джулиус, что этот полицейский твой друг. Что он вчера спас тебе жизнь. Прекрасно. Но как тогда объяснить, что он…

– Люси Адамс не была задушена в проулке у реки. – Я содрогнулся, произнося эту фразу, просто другого выхода у меня сейчас не было. – Она была убита в спальне моего брата Валентайна. Вал этого не делал. Он просто не способен поднять руку на женщину, и алиби у него имеется – той ночью он был со своим другом. Кто-то хочет погубить нас всех. Я не могу заставить вас доверять мне, но говорю истинную правду.

Помню, я не услышал грохота взрыва, изуродовавшего меня прошлым июлем. Наверное, находился в состоянии столь глубокого шока, что все звуки и краски мира померкли. Примерно такое же воздействие произвели эти мои слова.

В комнате повисла мертвая тишина. Джулиус ухватился за край письменного стола. На нем были только брюки с подтяжками и белая рубашка с короткими рукавами. Хотя с виду он казался вполне здоровым, пиджак наверняка носить неудобно, когда спина твоя походит на свежевспаханное поле.

– И ты перенес ее в другое место, – тихо сказал он.

– Спрятал ее в шалаше, который построили мальчишки, продавцы газет. Завернул в одеяло. Мне страшно жаль…

Джордж Хиггинс быстро шагнул ко мне, затем резко остановился. Видно, засомневался, будет ли это в его стиле – прикончить на месте нью-йоркского полицейского.

– Думаете, мне это легко далось? Не знаю, сколько у вас людей, но у меня только один. Мой брат, – сказал я ему.

Признание такого рода было почти предрешено, когда я шел на встречу с Джулиусом и его людьми рассказать им об убийстве. Но второе признание носило чисто личностный и спонтанный характер, и я сам до конца не понимал, что подвигло меня сделать его. И тут я вдруг увидел, что выражение ненависти в глазах Хиггинса сменилось изумлением.

– И что же… мы должны просто поверить вам на слово? – с оттенком недоверия выпалил он. – Что ваш брат невиновен? Этот модник и хлыщ, этот извращенец, сидящий на морфине, который ломал пальцы Варкеру, и я видел, как это ему нравится?

– Помните, как вы назвали меня тупым? Считаете, что правы?

– Да, совершенно прав.

– Вы обозвали моего брата всеми этими словами, и в них есть доля истины. Но я хочу раскрыть это преступление. И ответственно заявляю: Вал тут ни при чем.

Хиггинс обернулся к Джулиусу, хоть и обращался ко мне, с трудом подавляя желание врезать по физиономии мне, представителю закона, да так, что мало не покажется.

– Так вы что же, прикажете принимать на веру это проявление вашей белой аболиционистской морали во всем ее великолепии…

– Моя мораль проистекает из бедности, а не богатства.

– Прямо-таки библейский подход. В таком случае, придет день, и вы, несомненно, унаследуете всю землю. Хотя нет, ваша раса уже…

– Прекрати, – резко оборвал его Джулиус. – Речь не о нас с тобой идет.

Он произнес это со всей решимостью. Мы с Хиггинсом обменялись полными ненависти взглядами, затем отвернулись, потом разозлились на самих себя за то, что отвернулись, и сердито уставились на Джулиуса. Словно в шуточном народном танце на тему легенды о Робин Гуде.