Тайна Шерлока Холмса

— Не думаю, что в Лондоне много молодых беззубых американцев, — отозвался Холмс. — Кроме того, основываясь на собственном опыте, могу сказать, что люди пожилые редко оказываются участниками преступлений. Пламя страстей, что часто становится движущей силой, толкающей на злодеяние, с возрастом затухает. Почему неизвестный — американец? Это лишь моя догадка. Видите ли, наши заокеанские кузены имеют одну особенность. В процессе приготовления пищи они склонны измельчать её так, чтобы потом, во время трапезы, не пользоваться ножом. Если вы посмотрите на стол, то увидите, что нож неизвестного девственно чист и находится там же, где его оставил месье Фонтэн, когда накрывал на стол. А вот вилка как раз грязная и лежит в одной из тарелок. В принципе для таких блюд нож и не нужен, однако англичане так свыклись с ним, что всегда пускают его в ход за столом, даже когда едят омлет. Именно так и поступил Брентвуд. У него и вилка, и нож грязные.

— Браво, Холмс! — воскликнул я.

— А откуда вы узнали, что Брентвуд англичанин? — спросил Фонтэн.

— Я только что просмотрел его документы. Они лежали у него в бумажнике, — пояснил Холмс.

— Но почему вы решили, что незнакомец — человек нервный? — не унимался ресторатор.

— А вы сравните его салфетку с салфеткой Брентвуда, — предложил Холмс. — Видите, салфетка Иеремии измята куда меньше, тогда как салфетка незнакомца выглядит так, словно её то и дело комкали и скручивали. Обратите внимание, на ней имеются даже пятна никотина, которым были перепачканы пальцы незнакомца, что свидетельствует о силе, с которой он сжимал ткань. Человек спокойный и уравновешенный так себя не ведёт.

Мы с месье Фонтэном согласно закивали. Вдруг Шерлок Холмс резко наклонился и схватил бокал, стоявший ближе всего к нему. Внимательно осмотрев его и даже понюхав, великий сыщик фыркнул:

— Уотсон, я болван! Если я впредь буду выказывать хотя бы малейшие признаки самодовольства, вы имеете полное право угостить меня пинком по седалищу.

Не дожидаясь моей реакции на эти слова, Холмс повернулся к ресторатору и вопросил:

— Скажите, пожалуйста, друг мой, какие вина вы выбрали к каждой из перемен блюд?

Фонтэн взял со стола одну из бутылок и ответил:

— В качестве аперитива я подал это великолепное белое эльзасское вино. За ним должен был последовать сотерн из Сент-Круа-дю-Мон — это вино изумительно подходит для фуа-гра. Для второго я остановил выбор на этом каберне-совиньон, который вы, англичане, называете кларетом. Это каберне из деревушки Марго, что в районе О-Медок в Бордо. Изумительно! — Фонтэн поцеловал кончики сложенных щепотью пальцев, как это обычно делают французы. — Ну и наконец десерт. Что может быть лучше, чем это белое сладкое «кото-дю-лайон»? C’est magnifique![6]

Холмс внимательно выслушал ресторатора и, когда тот закончил, отметил:

— Хоть я и не знаток, месье, я с первого взгляда на стол понял, что ваш выбор вин заслуживает высочайшей похвалы.

В ответ француз лишь слегка поклонился, будто бы мой друг произнёс нечто само собой разумеющееся.

— Однако, — продолжил Холмс, — не кажется ли вам странным, что при столь богатом выборе изысканных вин незнакомец так ничего и не выпил?

— Неужели? Как же так! — воскликнул месье Фонтэн.

— Взгляните сами, — развёл руками Холмс, — бокал незнакомца чист: ни следов, ни запаха вина.

— Так он трезвенник или просто ханжа?

— Не исключено. Может, это важная деталь, может, и нет, но я должен был обратить на это внимание раньше. — Холмс взял в руки одну из креманок для десерта: — Что вы скажете об этих сливовых косточках, Уотсон?

— А что тут можно сказать? — пожал плечами я, заглянув в креманку. — Косточки как косточки.

— Не кажется ли вам, что одни косточки отличаются по форме от других?

— Что ж, теперь, когда вы обратили на это моё внимание, да, вижу. Возможно, сливы были разных сортов.

— Интересно, — задумчиво произнёс Холмс. Сунув в карман одну из косточек, он повернулся к Фонтэну: — Вы понимаете, друг мой, что нам надо поставить в известность полицию?

— Да, конечно, — обречённо кивнул ресторатор.

— Вы можете сделать это сами?

— Oui d’accord,[7] я об это позабочусь, — вздохнул Фонтэн и направился к выходу.

Несколько мгновений Холмс молча смотрел на меня и наконец произнёс:

— Слушайте, старина, с одной стороны, я на дух не переношу инспектора Бредстрита, а с другой — мне надо кое-что выяснить. Вам придётся остаться здесь, дождаться полиции и обо всём рассказать инспектору. Передайте мои искренние извинения месье Фонтэну. С вами мы увидимся позже, дома, на Бейкер-стрит.

— Хорошо, — кивнул я.

Холмс быстрым шагом вышел, оставив меня наедине с телом Иеремии Брентвуда.

Через некоторое время явился Бредстрит, и мы с месье Фонтэном рассказали ему о случившемся. Инспектор быстро осмотрел бутылки и задал несколько вопросов. Насколько я мог судить, он был вполне готов принять версию о сердечном приступе, спровоцированном чрезмерными возлияниями.