Тайна сиамских близнецов

— Ну, — заговорил он наконец, — хорошенько же запуталось это дело!

Инспектор что-то буркнул.

— Тоже мне Соколиный Глаз! — с горечью продолжал Эллери. — Бедный парень...

— О чем ты?

— О твоей склонности стрелять быстро, метко и без лишних раздумий, почтенный родитель. В этом ведь не было никакой необходимости. Он не мог убежать.

Инспектор выглядел несчастным.

— Может, и нет, — пробормотал он, — но когда человек, обвиняемый в убийстве, бежит сломя голову, что остается делать копу? Ведь это, практически, признание. Естественно, я предупредил его, а потом выстрелил...

— О, ты был великолепен! — сухо промолвил Эллери. — Годы не лишили тебя меткости. Однако это был необдуманный и ненужный поступок.

— Еще бы! — взорвался побагровевший инспектор. — Но ты виноват не меньше меня. Ты заставил меня поверить...

— Черт возьми! Прости, папа, — виновато сказал Эллери. — Ты прав. Фактически тут больше моей вины, чем твоей. Я не сомневался — черт бы побрал мою самоуверенность! — что коль скоро кто-то оклеветал миссис Ксавье, представив ее убийцей мужа, то этот человек и является подлинным убийцей. Конечно, теперь ясно, что это было ничем не подтвержденное предположение. Разумеется, другие варианты выглядели притянутыми за уши, но фантастические факты не оправдывают логических просчетов.

— Может быть, он лгал...

— Уверен, что нет. — Эллери вздохнул. — Впрочем, я снова за старое. Я ни в чем не могу быть уверен. Это дело не прибавит мне славы... Ну, будь начеку. Я вернусь в два.

— За меня не беспокойся. — Инспектор посмотрел на раненого. — В какой-то мере мне это послужит уроком. Если он не выкарабкается...

— Если он, ты или любой из нас, — загадочно произнес Эллери, взявшись за ручку двери.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил инспектор.

— Взгляни-ка в окно, — сухо посоветовал Эллери и вышел из комнаты.

Инспектор уставился ему вслед, затем встал, подошел к окну и тяжко вздохнул. Небо над верхушками деревьев приобрело темно-багровый оттенок. Вечерние тревоги заставили старика позабыть о пожаре.

* * *

Инспектор повернул абажур лампы на ночном столике так, чтобы на раненого падало больше света. С сомнением посмотрев на пергаментную кожу адвоката, он с еще одним вздохом вернулся к своему креслу и подвинул его таким образом, чтобы, полуобернувшись, видеть дверь и человека в постели. Подумав, старик скорчил гримасу, вынул из кармана брюк револьвер и спрятал его в карман пиджака.

В тусклом свете ночника он откинулся на спинку кресла, сложив руки на плоском животе.

Примерно в течение часа слышались звуки закрывающихся дверей, шаги и негромкие голоса в коридоре. Затем звуки постепенно замерли и наступила тишина, настолько мертвая, что инспектор мог вообразить себя находящимся за тысячи миль от человеческих существ.

Старик расслабился в кресле, однако внимание его было обострено, как никогда в жизни. Многолетнее проникновение в сущность человеческого отчаяния помогало ему понять, откуда исходит опасность. Развязавшийся язык умирающего представлял для убийцы смертельную угрозу, заставляя его пойти на любые меры. У инспектора возникло сильное желание заглянуть во все темные спальни и застать одного из их обитателей бодрствующим или крадущимся во мраке. Но он не мог оставить раненого ни на минуту. Внезапный приступ тревоги побудил его стиснуть рукоятку лежащего в кармане револьвера, встать и подойти к окнам. Но проникнуть оттуда в спальню было невозможно. Успокоившись, инспектор вновь опустился в кресло.

Время тащилось еле-еле. Ничего не происходило. Человек в кровати лежал неподвижно.

Значительно позже старику показалось, что он слышит звук в коридоре, как будто кто-то закрыл или открыл дверь. Инспектор бесшумно поднялся с кресла, выключил лампу на ночном столике и подошел в темноте к двери. Держа в руке револьвер, он повернул ручку, быстро потянул дверь на себя, отскочил в сторону и стал ждать.

Ничего не случилось.

Инспектор потихоньку закрыл дверь, снова включил ночник и вернулся к креслу. Он был не слишком удивлен. Даже его тренированные нервы были на пределе в ночном сумраке. Возможно, звук существовал только в его воображении, был эхом его собственных страхов.

Но, будучи во всех отношениях практичным человеком, он не стал прятать револьвер в карман, а положил его на колени, готовый воспользоваться им в любую секунду.

Ночь тянулась без происшествий. Веки старика становились все тяжелее; иногда ему приходилось встряхиваться, чтобы проснуться. Было уже не так жарко, но все же достаточно душно, и одежда прилипала к телу... Инспектор достал свои массивные золотые часы, чтобы посмотреть, который час.

Было половина первого. Он отложил часы и вздохнул.

Почти ровно в час — инспектор снова сверился с часами, когда это случилось, — его нервы напряглись снова. Но на сей раз не из-за реальных или воображаемых звуков снаружи. Звук донесся с кровати, где лежал умирающий.