Тайна силиконовой души

Слова Быстрова явно польстили Люше, расплывшейся в улыбке и даже зарумянившейся.

Тут уж подал грозный голос молчавший до того Константин:

– И пусть зарывает дальше! И как можно глубже, желательно.

Мужчины вышли из палаты покурить, оставив подруг, которым явно хотелось что-то обсудить наедине.

– Ну, как у вас? – задала наконец «главный» вопрос дня Люша.

– Как-как, – Светка выглядела не слишком-то воодушевленной. – Я становлюсь законченной нимфоманкой, а он пока этим совершенно доволен. И мать с отцом: видели Быстрова пять минут буквально, ну, когда мы машину брали для поездки в Пустынь, а туда же – Сережа хороший, что у вас да как? А мать вообще о внуках талдычит не останавливаясь. Весь ужас в том, что вчера Сережина бесценная Женька родила раньше срока сына. О чем не преминула сообщить Быстрову его соседка.

– А ты думала, она никогда не разродится, что ли?

– Да понятно! Мой-то уже перезвонил этой мамаше – беспокоится о роженице, понимаешь. И о сыне. Завтра пойдет навещать. И я не уверена, что вернется, – Светлана повесила нос, с которого, того и гляди, могла капнуть подоспевшая слеза.

– А я уверена, что все у вас сложится прекрасно! Подумай сама, маловерная ты бестолочь: Бог свел вас в обители. Разве не знак? Я бы сочла это просто благословением. А остальное – необходимыми искушениями по такому случаю. – Люша, кряхтя, подгребла подушку под шею, пытаясь принять комфортную форму калачика.

Светка же с благоговением протянула к подруге руки:

– Все-таки ты удивительная, Люша! Ты просто гениальная моя родная душа!

Люшка сурово отмахнулась и вдруг, заговорщически подмигнув, прошептала:

– Светка, а давай… споем?

– Во дает! – с восторгом в ответ прошептала Светка. – А и вправду, давай, пока не слышат. Чего рубанем?

– Давай вот это трепетное, камбуровское, про весну.

– А-а, Юлия Кима? «Не покидай меня, весна». Здорово! Только ты не очень высоко бери.

Юля задала тональность, и подруги спели, воспарив, на два голоса:

Не покидай меня, весна,

Когда так радостно и нежно

Поют ручьи и соловьи,

Не покидай меня, весна,

Не оставляй меня, надежда

На чудо счастья и любви,

Не покидай!

Мужчины, подойдя к палате и услышав чудесный распев, замерли, не решаясь потревожить певуний, и Шатов-старший сказал с облегчением:

– Ну, слава Богу, выздоравливаем.

Быстров шел в Эм-ский родильный дом, куда срочно отвезли два дня назад Женьку, вконец раздосадованный, измотанный: ужасное «монастырское» дело, прекрасная, ставшая родной Светка, и так неестественно, никчемно свалившийся на голову ребенок. Душа вопила, восставала против этой садистской насмешки судьбы. «Мне сорок лет. Я хочу, наконец, нормальной, устроенной жизни. Семьи, стабильности. Покоя. Хочу СВОИХ, законных во всех смыслах этого слова, белобрысых детей, а не вот таких младенцев между делом, будто из-под полы…» Быстров остановился около торговых палаток, прикурил. «Нужно купить цветов и… фруктов, что ли?» Вдруг Сергей поймал резкий взгляд продавщицы из молочной палатки.

«Еленина! Люба, жена Иова. В смысле, Игоря Иванова».

– Здравствуйте! – Быстров подошел к палатке, хотя женщина уже дернулась от него, но пройти мимо Сергей счел нарочитой бестактностью.

– Добрый день. Вот, устроилась. – Продавщица жалась в глубине павильончика. Быстрову пришлось едва ли не всунуться в окошко:

– Что Игорь Максимович? Клянет настырного следователя?

Еленина махнула рукой и усмехнулась:

– Если кого и клянет, то меня. «Моно я, говорит, а не стерео. Монах в смысле. А вы мне все жить мешаете…» Запретил его владыка в служении! – Люба с вызовом и мукой посмотрела на следователя. – Уехал отец Иов туда, где постригали его. – Губы женщины нервно задергались, и она резко отвернулась.

– Простите, Люба, что так все… Простите.

Быстров не мог и не хотел искать слов утешения.

Еленина лишь мотнула головой:

– Что уж теперь. Думаете, раньше много лучше было? Фальш одна… фальш.

У палатки уже собиралась очередь, и следователь, кивнув в спину съежившейся женщины, отошел от желтого домика с сомнительным названием «Му-мушка».

В роддом он входил, будто взбирался на эшафот. Проницательная сметливая Женька, подурневшая в родовых муках, толстая, с раздутыми, в кровавых корках губами, сразу поняла его состояние и как всегда беззаботно рассмеялась:

– Успокойся, Быстров! Сейчас увидишь Тимурчика и затанцуешь тут. И не лезь с поцелуями, зараза мне лишняя не нужна. Суй цветы вон в вазу с розами. Молодец, догадался лилий не притаскивать, они жутко духовитые, а нам этого нельзя. Классные ромашки, обожаю! А ты, видать, помнишь, рыцарь…

Быстров почувствовал к этой чужой, все еще пузатенькой, лохматой женщине прежнюю нежность. Между тем эта новая Женька-мамочка уже вынимала из крохотной кроватки, больше напоминавшей какой-то медицинский лоток, крохотное существо. Быстрова потрясли размеры этого «кулька».

– Ну, иди, посмотри. Чего боишься?

Сергей склонился над кукольной головкой младенца. Тот посапывал, время от времени кривя мордашку в недовольной стариковской гримасе. Он был без чепчика, и в глаза сразу бросался черный чуб на макушке.