Тайна силиконовой души

Это было пять лет назад. Вот так же, как сейчас, миром правила весна, лишь раздражая неудачника обилием света и красок. Бесцельно слоняясь по Москве, не слишком трезвый Репьев забрел в какую-то художественную галерею. Вообще-то понятие «галерея» имело отношение к жизнеустройству отставного капитана так же, как и слово «лапидарный» к характеристике блатной фени. И в этой галерее, у витрины со старинными иконами, стояла женщина. Она со знанием дела что-то втолковывала пожилому продавцу, почтительно склонившемуся над темными досками. Красотка и продавец смотрелись добрыми знакомыми. Одну икону – Григорий с ужасом взглянул на две толстые пачки тысячных, перекочевавших в сумочку красавицы из кассы, елейно улыбающийся хозяин купил. Другие доски эта удивительная женщина ловко упаковала и сложила в сумку. Проводив царицу до машины, Григорий с видом полного идиота преградил ее спортивному «купе» дорогу.

– Какие-то вопросы? – женщина, уже нацепившая темные очки, выглянула, опустив стекло.

– Да. Одни вопросы. Без ответов.

– А конкретнее?

Ситуация напоминала Репьеву общение Тимы Будкова, дурачка из соседнего двора, с девочками. Пятнадцатилетний Тима, усатый и басовитый, но совершенно безумный, подходил на улице к понравившимся девочкам с вопросом: «Который час?» Девочки отскакивали от дурачка с криком: «У меня нет часов!». – «А у меня есть!!!» – Тима с ликованием закатывал рукав, поднося к самому носу будильникообразное устройство, подаренное ему отцом.

– Почему существуют такие вот женщины, когда мир состоит из таких вот мужчин? – Репьев дернул себя за воротник не слишком свежей рубахи и, развернувшись, нетвердой походкой двинулся прочь. Сзади раздалось требовательное бибиканье. Женщина опустила правое стекло и, придирчиво оглядывая Григория из-под очков, крикнула:

– Очень интересно. Садитесь. Рядом. Только рот закройте, чтобы муха не залетела.

То, что происходило в облезлой комнате Репьева следующей ночью, не определялось убогим словом «секс», произношением напоминающим свист сдуваемого шарика. С таким отчаянием брать и отдаваться могли лишь истерзанные жизнью в нелюбви, искалеченные первородно-греховным холодом существа, хватающиеся друг за друга, как за живой источник тепла, но вновь взаимно обжигающиеся льдом «окамененного бесчувствия».