Тайна силиконовой души

– Елена Аркадьевна, Влад ранен при задержании преступника. Он в московской больнице. Состояние тяжелое, но… угрозы жизни нет, – последнюю фразу сочинил «на автомате», видя, как задрожали руки матери, бухнувшие на стол кофейник. Ее такое моложавое, красивое лицо исказила уродливая судорога. В расширенных голубых глазах билась мольба: «Скажи, что все уже хорошо. Что все наладится и несносный Владька уже завтра будет смешить всех нас своей дурашливой речью, манерами, одеждой. Восхищать наивной, трогательной добротой, спрятанной за миной скепсиса и печали. Ну, скажи же, истукан ты прибалтийский!»

– Все будет хорошо, я уверяю вас. И мы… Я сделаю все возможное, чтоб Влад как можно быстрее встал на ноги.

– В него стреляли? – слезы вдруг залили скуластое лицо Елены Аркадьевны целиком, мгновенно. Она не стирала их, и они двумя неиссякаемыми ручейками стекали под подбородок.

В эту минуту раздалось лязганье открываемой двери, и женщина бросилась к мужу, вернувшемуся с прогулки с собакой. Вокруг Елены Аркадьевны прыгала изящная боксерша с мосластым задом, которым она самозабвенно крутила.

– Женя! Владик в больнице! Ранен при задержании… – и она громко зарыдала, уткнувшись в плечо своего низенького, коренастого мужа.

Евгений Васильевич сдернул очки, отстранил супругу, она присела на пуфик, машинально гладя собаку и плача в голос, и приблизился с болезненно оскаленным лицом к Быстрову.

– Я ждал подобного! Подставили мальчишку! Не уберегли! Как же вы… – и мужчина, схватившись за сердце, повалился на диван.

Быстров приводил в чувство корвалолом сначала отца семейства, потом мать. Потом снова отца. За это время к дому Загорайло подъехала служебная «Волга», вызванная Быстровым. Родители Влада, превратившиеся из цветущих благополучных супругов в постаревших на двадцать лет, раздавленных горем стариков, поехали в больницу к «мальчику».

Быстров пешком добирался до своего поселка. Он с остервенением стряхивал подкатывающие слезы: «Да, подставил. Да, не уберег. А если он умрет?! Если уже умер? Как ты оправдаешь свой звонок, свою «отеческую» предупредительность: “Не вздумай лезть!” Как будешь со всем этим жить? Нет ответов. Не существует ответов, способных примирить с мерзостью, мраком, несправедливостью этой вот чертовой работы…»

Подойдя к своему дому, Быстров опешил, увидев свет в окнах большой комнаты и кухни. Он так испугался, что оперся о калитку, чтобы не упасть, восстановить рваное дыхание.

«Господи, это же Светлана», – вдруг вспомнил он и поморщился: «Это не нужно. Это не вовремя…». Дверь дома распахнулась, и на пороге, в свете фонаря, возникла высокая женская фигура, замотанная во что-то темное.

«Дежавю… все это было. Или будет?» – путаница мыслей, впечатлений, обрывков фраз сегодняшнего тяжкого дня, к которым примешивался назойливый аромат цветущих соседских черемух, какой-то неясный стрекот, скрежет колодезного гуся, все это разом нахлынуло на Быстрова, лишив остатков сил. Светлана сбежала к Сергею Георгиевичу, который пытался попасть задвижкой в прорезь замка.

– Как вы поздно! Я так волновалась. Уже одиннадцать. Еще бы минут пятнадцать, и начала названивать вам.

– У нас беда на работе. Оперативник серьезно ранен. И никаких утешительных прогнозов врачей.

Светлана, какая умница, не стала охать и ужасаться. Она заботливо провела Быстрова в дом, стянула с него куртку, пристроив ее на вешалку. Появившись в ванной в нужный момент, когда хозяин (для нее теперь – «Сереженька») озирался по сторонам в поисках полотенца для рук, своего, зеленого, подала какое-то шершавое, красное. В доме непривычно и очень уютно пахло горячей едой. Следователь и свидетельница молча сели за стол.

Жареное мясо, тающее во рту, тщательно отбитое. Салат из свежих овощей. Тушеный картофель с душистыми травами. Сваренный в миске с длинной ручкой кофе: «Я турку не нашла» – это была ее первая, виноватая фраза.

И Быстров расслабился, пустив все тяжкие мысли, события, реакции на самотек.

– Спасибо, Света. Очень вкусно. Простите, что я веду себя как дикарь. Но… сами видите…

– О чем вы, что вы! Это я чувствую себя неловко. Я тут сейчас совсем некстати, вам хочется от всего отключиться, побыть одному.

– Да нет, я вот сейчас как раз подумал, что хорошо все устроилось. Одному мне было бы вовсе тяжко.

– Да, я твердо верю, что все в жизни промыслительно.

Светлана попыталась объяснить пристально взглянувшему на нее следователю:

– Ничего случайного ведь нет. И ваше сегодняшнее горе, и даже мой такой ненужный приезд. И знаете, я не могу избавиться от мысли: а ведь мать Никанора, пожалуй, права. Если б не подняли мы волну с расследованием, не было бы смерти Евгении, Татьяны. Вот теперь еще ранение вашего товарища.