Тайна Симеона Метафраста

– Потому что вы влезли в круг моих интересов, – Кулиджанов говорил тихо-тихо, чтобы не сорваться в крик. – Потому что вы убили людей, близких к моим друзьям. Потому что ваши действия угрожали тому, что для меня важно. Достаточно?

Что-то дрогнуло в лице Бешеного Франца. Он сплёл пальцы, неотрывно глядя на своего противника, глубоко вздохнул и проговорил:

– Хорошо. Пишите.

И Кулиджанов активировал записывающий кристалл…

– Срочный доклад его величеству, – князь Оболенский, глава Службы магбезопасности Царства Русь протянул свиток с магической печатью седому мужчине, сидящему за огромным письменным столом.

Тот привстал, забирая документ, кивнул на кресло и прошёл к двери кабинета. По тому, как секретарь прихрамывал, посетитель понял, что давнишняя рана у того снова разболелась. Князь достал из пространственного кармана припасённый пузырёк, поставил его на стол и снова сел.

– Спасибо, – коротко поблагодарил вернувшийся на своё место господин Фельгенгауэр. – Государь примет вас в ближайшее время.

И он уткнулся в бумаги.

Кристалл на столе засветился зелёным действительно очень скоро, не прошло и десяти минут.

В кабинете Оболенский не сразу увидел царя. Тот стоял у дальнего окна, чуть отодвинув штору, и внимательно смотрел на происходящее во дворе.

– Здравствуй, Кирилл, садись.

Константин Михайлович вернулся к столу, сел, покосился на открытый свиток и потёр лоб.

– Что ж это ты такое мне принёс? – сказал он.

– Государь…

– Знаю, знаю. Твоя служба не позволяет себе ошибаться. И всё же – ты проверил.

– Да, государь, – князь заговорил короткими фразами, выстраивая их, словно полки перед боем и подкрепляя каждую выложенными на стол бумагами.

Свидетельство адвоката.

Документы о покупке артефактов, зелий и инструментов.

Переписка.

Свидетельства помощника.

Показания арестованного антиквара.

Доклады охраны.

Книга, дневник, код к переводу.

– Доказательства, Тьма их побери, – его величество тяжело вздохнул и выругался.

– Доказательства, – эхом отозвался Оболенский.

– Ты понимаешь, каково мне подписывать распоряжение об аресте члена семьи, брата, близкого человека?

Князь мог бы напомнить, что брат – троюродный, а близким человеком перестал быть давно, ещё тогда, когда его поймали за руку при попытке положить в карман часть средств, пожертвованных народом на памятник доктору Гаазу. Но, как человек разумный, он промолчал.

Государь Константин Михайлович прошёлся по кабинету, поглядывая на бесстрастное лицо безопасника, потом негромко позвал:

– Карл Людвигович! – Секретарь немедленно появился в дверях. – Пишите, указ от сего дня, – Константин Михайлович на мгновение задумался, потом кивнул сам себе. – Без секретности. Для опубликования в газетах. Великого князя Николая Павловича подвергнуть аресту и передать под следствие Службы магбезопасности по подозрению в попытке переворота. Всех членов его семьи, а равно прислугу, оставить под домашним арестом вплоть до выяснения их причастности. Руководителем группы расследования назначить князя Оболенского Кирилла Владимировича.

Помянутый Оболенский увидел, как под пальцами царя, сжимающими край стола, появляются и начинают обугливаться пятна, и понял, что мебель надо спасать.

– Государь, в газеты хорошо бы пока не отправлять, – сказал он. – А то ведь разбегутся. Позвольте уж до завтрашнего выпуска новость оставить.

Театр был полон, и ложи блистали. Всё как положено.

Да, бенефис Виктории Мавлюдовой, придуманный и организованный самим Певцовым, встряхнул заинтересованную общественность так, что аж зубы лязгнули. Вот уже два дня билеты в театр драмы и комедии спрашивали с фантастическими переплатами, и всё равно их не было даже у самых лихих «жучков».

Сегодня давали «Медею», никаких вееров, спасибо Мельпомене, думал Суржиков, сидящий в осветительской рубке. Сам светотехник, хмурый бородатый дядька по имени Аким Лазаревич, кивнул ему, здороваясь, и уткнулся в световую партитуру спектакля, загибая пальцы и просчитывая что-то, одному ему известное.

Зрительный зал был заполнен до отказа, включая приставные стулья, ступеньки и бархатные перила лож. Прозвучал третий звонок, Аким Лазаревич медленно повернул колёсико, и свет в зале начал потихоньку гаснуть. Нажал нескольких кнопок на пульте, и сцена озарилась утренним светом. Появилась Кормилица со своим монологом, и покатился вперёд древний текст, словно только что придуманный…

Суржиков высидел половину первого акта и ушёл, не укладывались ему сегодня на душу страдания героев. Походил по фойе, вглядываясь в знакомые до мельчайшей чёрточки снимки – Лянская, Тюрин, Мавлюдова, Вильнёва… О, и огромный портрет Иллариона Певцова повесили, подсуетились, молодцы…

Начался антракт, фойе заполнилось гомонящей публикой, выстроились очереди к буфетным стойкам, захлопали пробки открываемого шампанского. Влад вздохнул и пошёл наверх, в хозяйственную часть. Авось Илья Ильич Чувасов нальёт ему чашку чаю, выдаст горстку сушек, да и успокоит мятущуюся душу.