Тайна синих озер

— Владимир Андреевич! Завтракать идите! — пожарив глазунью с салом, тетя Глаша стукнула в комнату постояльца.

Тот тут же откликнулся:

— Спасибо! Иду.

Отказываться было нельзя — обида. Опер Игнат строго-настрого предупредил.

Сквозь распахнутое настежь окно на кухню заглядывало солнце. Стоявшие на подоконнике цветы в разномастных горшках отбрасывали на стол причудливые угловатые тени. В углу, у печки, мурлыкая, лакала молоко кошка.

— Ох, быстро же вы управились, Глафира Ивановна! — следователь вымыл под рукомойником руки, уселся за стол. — Ну, тут на пятерых, не иначе!

— Кушайте, кушайте! — Тетя Глаша — румяная женщина лет пятидесяти с круглым добродушным лицом — подвинула поближе к гостю изрядных размеров сковороду. Озерск населяли в основном выходцы из близлежащих деревень, а кто же в деревне из отдельной тарелки ест? Только все вместе, из одной сковородки. Да и щи хлебали — из общей миски.

— Вот, сметанку берите. Вчера в раймаг привезли — так сразу очередища!

По проводному радио звучала бравурная фортепьянная музыка — передавали производственную гимнастику. «Поставьте ноги на ширину плеч… И-и… раз-два… три-четыре… Поднимаем колени выше, товарищи!»

— В магазине вчера девчонку убитую вспоминали. — Усевшись напротив, тетя Глаша взяла вилку и зацепила прозрачно-золотистую зажаристую шкварку. — Хорошая она была, Лида-то. Всегда такая приветливая. Хоть и болтали про нее разное.

Алтуфьев задержал вилку над сковородой:

— А что болтали, Глафира Ивановна?

— А то и болтали. Будто бы гулящая она была. С разными парнями шуры-муры крутила. Не знаю уж, серьезно или нет. Ну, в больших-то городах, верно, так и принято — позору нет.

— Хлебушка подайте, пожалуйста. Мерси! А что за парни? — как бы между прочим поинтересовался следователь.

Хозяйка отмахнулась:

— Да всякие. Вон хоть Мишка Замятин, тракторист, или Чудаков Иван из гаража… Тот хоть холостой, а Мишка-то — женатый. А жена его, Валька, — не девка, а чистый черт! Бывало, Мишку-то ка-ак саданет ухватом!

— Серьезная, я смотрю, женщина…

— Уж куда серьезней-то! Не смотри, что антилигенция — агроном… Еще и Виталий Федорович, счетовод колхозный, — и тот к Лиде подкатывал. Мужчина немолодой, положительный. Вдовец.

— Ну, подумаешь, трое всего, — усмехнулся Алтуфьев. — Экое дело. Для молодой да красивой!

— А еще Котька Хренков, молодой совсем, только с армии. Они и на танцульках, говорят, жимкались… А Котька с Копытиным Витькой подрались еще по весне в клубе. Дак тоже, говорят, из-за нее.

— Значит, пятеро получается, — следователь потянулся к стакану с только что налитым чаем.

Хозяйка согласно кивнула:

— Получается так. Хотя кто его знает? Может, еще кто был. А вот эти-то — всем известные.

— Спасибо, Глафира Ивановна. Пойду.

— Удачи, — пожелала тетя Глаша. — Вы уж, Владимир Иваныч, разберитесь там. Не верит народ-то, что конюх убил. Больно уж мужик-то он хороший.

— Обязательно разберемся! — Алтуфьев оглянулся с порога. — На то я сюда и послан.

Заглянув в свою комнату, следователь присел на минутку за стол, записал карандашиком в блокнот фамилии-имена: Константин Хренков, Копытин Виктор, Виталий Федорович, счетовод, Иван Чудаков (гараж), тракторист Михаил Замятин.

Записал, подумал и дополнил список агрономом Замятиной Валентиной. Раз уж она родного мужа ухватом гоняла, то садануть сопернице по голове статуэткой — очень даже могла. Особенно в припадке гнева.

Вообще-то версию убийства из ревности Алтуфьев всегда держал в голове, пусть даже и подозреваемый уже имелся, и все улики — против него. Так-то оно так, да только не похож Шалькин на насильника. Убить — да, по пьянке, наверное, мог. Но чтобы так обстоятельно, хладнокровно — сначала оглушить, затем изнасиловать, а уж потом — тут же! — добить. Это совсем нужно быть изувером, извергом! Хотя не зря ведь говорят, чужая душа — потемки. Будем надеяться, психиатрическая экспертиза что-то покажет. В пользу Шалькина… или наоборот. Вообще же начальство две недели дало. Можно и по версии ревности поработать. Не забывая, конечно, о главном — о подозреваемом. Раз он уже есть. Да еще, по сути, взятый с поличным.

Конюха на допрос следователь больше не вызывал — не видел особого смысла. Подозреваемый упорно стоял на своем — то ли и вправду ничего не помнил, то ли хитрил. Да и черт с ним, пускай вину свою не признает! Под давлением неопровержимых улик на суде обвинение в одни ворота прокатит. Тем более сейчас не старые времена, и признание — не царица доказательств. Обойдемся без его признания, не впервой! Возможных свидетелей только надо установить, понятно, что косвенных. Без них — не обвинение, а третий сорт, нечистая работа.