Тайна синих озер

— Ну, за наш советский космос! Еще разок!

Приятели снова чокнулись. Владимир Андреевич потянулся за пучком мелкого зеленого лука-порея. Прямо с огорода, первый пошел!

— Да где ж эти черти-то? — Ревякин подцепил вилкой серебристую рыбинку пряного посола — тюльку, взятую там же, в винном магазине «Заря», или, как говорили местные, — «на горке».

— Придут, куда они денутся, — закуривая, рассмеялся следователь.

Ревякин тоже потянулся к лежавшей на подоконнике пачке «Памира», чиркнул спичкой, выпустил дым в распахнутое окно. Нынче сидели по-летнему, на веранде — красота!

С шумом открылась дверь — та, что вела в дом, — толстая, обитая черным дерматином. На пороге появилась хозяйка с дымящимся котелком в руке, обмотанным толстым полотенцем.

— А ну-ка, картошечки! Игнат, тарелку давай. Там возьми, на залавке… Сейчас еще сала нарежу!

— Ну, тетя Глаша! — Ревякин умильно прищурил глаза. — Садись с нами, по стопочке…

Высыпав картошку в тарелку, женщина замахала руками:

— Да ну вас! Мне еще за молоком идти.

— Ну хоть полстопочки? За первую женщину-космонавта… А?

— Вот ведь послал Бог племянничка! Мертвого уговорит.

Здесь же, на веранде, стоял старый обшарпанный буфет с узкими стеклышками в дверцах. Основательный такой, на кривых ножках. Еще в прошлом году вместо буфета был куплен сервант, ну а старую мебель на селе и в небольших городках выкидывать было не принято. Чай, не баре, не капиталисты какие-нибудь!

Хмыкнув, тетя Глаша достала из буфета рюмочку толстого голубого стекла — граммов, наверное, на тридцать, не больше:

— Раз такое дело, плесните, чего уж. Первая женщина-космонавт! Ну как за такое не выпить?

Звякнуло стекло. Выпили.

Поморщившись, тетя Глаша зажевала лучком:

— Хороша беленькая-то! А то вон как-то соседи, Белякины, красного взяли. Меня еще угостили — так еле выпила! Кислятина — сил нет. И как только его, красное это, пьют-то? Ладно… еще одну, да пойду. За молоком надо.

Снова выпили. За первую женщину-космонавта.

— Слышь, Игнат, там у меня сало, сами нарежете. Вдруг я задержусь. Белякины-то на беседу звали.

— Хорошо, тетя Глаша, — согласно покивал опер. — И сало порежем, и посуду помоем, ага!

— Ну, посуду-то и без вас… О! Идут ваши мильтоны! — хозяйка кивнула на улицу, где уже распахнули калитку двое милиционеров: один — младший лейтенант, участковый Дорожкин, а второй — старшина Теркин, техник-криминалист, частенько припахиваемый и помощником дежурного.

— Здоров, Африканыч! Здравствуйте!

— И ты будь здорова, Глафира.

— О, ридикюль-то у тебя — как у фельдшера в нашей деревне!

— У Евграф Аполлоныча? По-омню.

Тетка Глафира и Теркин были родом из соседних деревень, располагавшихся километрах в пятнадцати друг от друга, в глухих, почти непроходимых лесах — считай, рядом.

Попрощавшись с вновь прибывшими, тетя Глаша ушла, закрыв за собой калитку на проволоку.

— Присаживайтесь! — Ревякин гостеприимно кивнул на стоящую вдоль окон лавку. — Вы чего в форме-то?

— Так что нам, домой переодеваться идти? — Теркин поставил саквояж под ноги и потер руки. — Туда только приди. Сами знаете, моя кракатинда ни за что не выпустит! Как еще на работу-то отпускает?

«Кракатиндой» техник-криминалист звал свою добрейшей души супругу.

— Ну, ты-то ладно… А ты, Игорь, чего?

А Дорожкину было просто лень идти в общежитие, переодеваться, потом переться на другой конец городка… Тем более тут и Теркин — вместе вот и пошли.

— Вам-то хорошо, вам форма не положена, — положив фуражку на полку, участковый подставил стакан.

— Вообще-то положена, — фыркнул Владимир Андреевич. — Только в ХОЗУ не все выдают.

Опер со следователем сидели по-домашнему, по-простецки — в майках и трениках.

Оперативники обычно надевали форму на строевые смотры, ну и на какие-нибудь парады, оцепления — если привлекали. Следователям же вместо формы выдавали гражданские костюмы, правда плохонькие — чтобы свое не мять. Еще прокурорским выдавали синие — с погонами на петлицах — пиджаки и фуражки, но носить их почему-то считалось моветоном — никто и не носил.

Первые две поллитры пролетели ласточкой — и не заметили. Еще бы, на четверых-то!

— Эх, что бы вы без меня делали! — хмыкнул Теркин и вытащил из саквояжа объемистую бутыль с мутноватой хренью. — Первач! Вчера с Дорожкиным изымали.

— Тьфу ты! — скривился следователь. — Акт об уничтожении хоть составили?

— А как же! — Африканыч потянулся к картошке. — Ну и закуски у вас! Прямо какая-то оргия, как у древних греков!

— Тогда уж — у римлян. Не отравимся?

— Обижаете, Владимир Андреевич! Пробовали уже. Все живы.

Пошла и самогонка — чего там, народ привычный, насчет спиртного непривередливый. Сразу же договорились — о работе ни слова, только о внешней политике да о бабах. Ну, о космосе еще.