Минут за пять — как раз между стаканами — собравшиеся деятельно обсудили внешнюю и внутреннюю политику нового президента Израиля Залмана Шазара, убийство на митинге в Салониках известного борца за мир Григориса Ламбракиса, присвоение кубинскому лидеру Фиделю Кастро звания Героя Советского Союза, кончину папы римского Иоанна Двадцать Третьего и еще много чего еще. После этого, миновав космос и баб, как всегда, перешли к работе.
— Вызывает меня сегодня Верховцев, — уписывая тюльку, жаловался Дорожкин. — Да ка-ак пропесочит! И, думаете, за что? За то, что в танцевальную студию не записался! Ему, мол, из райкома звонили, спрашивали…
— Так запишись, Игорь! — Владимир Андреевич махнул вилкой.
— Так некогда же!
— А ты по телефону. Кстати, что там про фашистских недобитков? Не забыл?
Тут пошли параллельно сразу две беседы. Одна — между следователем прокуратуры и участковым, и вторая — между техником-криминалистом и опером, точнее сказать, инспектором уголовного розыска. Последние от работы плавно перешли к рыбалке. Причем все разговаривали одновременно, через стол, закусывали и периодически поднимали стаканы.
— Нет, я тебе говорю, Африканыч, ты такого клева еще не видел!
— Да не забыл я про недобитков. Есть у меня такой учет, секретный, его из КГБ проверяют регулярно.
— Тю! Да разве здесь клев? Разве это рыба? Вот на Муг-озере — там да-а!
— Так что там по учету-то?
— Да до твоего Муг-озера два дня лесом топать! Никаких дорог нет. Ведь нет же?
— Пара человек сыщется… остальные еще не вышли. Там срока-то по двадцать пять! Ну, некоторым — пятнаха… Так те еще сидят.
— Зато с бродцом походить — мило дело!
— Слышь, Игорь, ты мне ребят подгони… ну, которые там живут, со старой школой рядом… да с Домом пионеров. Поворошим старое дело. Раз фашист — так его может архив интересовать, документы какие… фотографии.
— А потом как рыбу нести? В котомке, что ли? Так стухнет.
— Так и машину с архивом обстрелял… тоже этот фашист! Что же… Тогда он запросто мог и Шалькина подставить? Притащил, сапоги с него снял, надел, следы оставил… опять сапоги надел пьяному Шалькину…
— А по следам, похоже, так оно и было, — Африканыч вновь перешел с рыбы на работу.
— Что-то уж больно запутанно все, сложно, — наполняя стаканы, покачал головой Ревякин.
— Так и правильно — запутанно! — следователь азартно взмахнул рукой. — Не забывайте, он же только что убил молодую симпатичную девушку, с которой имел половой контакт. Ударил. Добил. Кровь. Стоны… Тут, какие бы крепкие нервы ни были… Бросился бежать… Увидел конюшню, заглянул… может, хотел туда труп спрятать… или рядом, в кусты… Искал место. Не забывайте, это все средь бела дня было! Потом вдруг Шалькин… А дальше — спонтанно. Или — нет, не спонтанно? Наоборот — логично все. Мол, зашел конюх, дальше — конфликт, удар. В пьяном угаре! Убил, там же и вырубился. Все — самогонка. Скажете, не бывает так?
— Да еще и не так бывает!
— Володь, что с Хренковым-то? Так и будет сидеть?
— Будет! Пока в клубе всех не допросим. Кто тогда был, кто мог часики в куртку подбросить… А вот коли мы этого гада найдем, вычислим… хотя бы примерно знать будем…
— Тогда, можно считать, дело раскрыто! — громко захохотал Ревякин. — Убийство! Не хухры-мухры. Эх, жаль уезжаю!
— Учись-учись, — следователь поставил стакан. — Клубом я лично займусь. А ты, Игорь, — ребятней этой. Поищи, поспрошай. Ну, не может быть, чтобы они дома целыми днями сидели… Кто-нибудь что-нибудь да видел! Просто внимания не обратил.
Опер вновь разлил по стаканам — чего руку менять, — прищурился:
— Лихо вы промеж собой все распределили! А я?
— А ты, Игнат, нам поможешь. Пока не уехал.
— Хм… Ну, что? За советский космос?
— За него!
Опьяневшего участкового уложили спать здесь же, на лавке. Правда, он тут же проснулся, заявил, что пойдет домой.
— Вот вместе с Африканычем и пойдем. Правильно, Африканыч?
Техник-криминалист сурово кивнул. Он умел «собираться» и выглядел сейчас практически трезвым. Ну, разве что иногда слегка пошатывался.
— Африканыч-то дойдет, — с сомнением глядя на участкового, протянул Игнат. — А вот ты… сомневаюсь!
— Я Игоря доведу! — техник-криминалист отважно приложил руку к сердцу.
— Короче, мужики, сделаем так… — Ревякин решительно поднялся на ноги и накинул на плечи висевший на гвоздике пиджак. — Я сейчас к соседям, на телефон. Вызову нашу машину — и все дела.
— Так это… — Дорожкин вдруг протрезвел и погрозил всем пальцем. — Не надо машину. Начальник узнает… Иван Дормидонтович…
— Он и так узнает, — философски заметил Теркин. — Скажу больше — знает уже. У него же в «Заре» — золовка. Забыли?
Пока ждали машину, успели выпить еще по одной, потом распрощались…
— А что-то я и не опьянел! — повесив пиджак обратно на гвоздь, заявил опер. — Нет, правда.
— Скорее протрезвел, — Алтуфьев потянулся за куревом. — Эх, собирался ведь бросить… Да вот никак. Как говорят, коль пошла такая пьянка, режь последний огурец! Огурцы у твоей тетушки знатные. Что-то ее долго нет.
— Так на беседе… — чиркнул спичкой Ревякин.
Оба закурили.