Тайна синих озер

Владимир Андреевич никогда формалистом не был, а потому допросил Максима Мезенцева лишь в качестве свидетеля. Пусть пока так. Если что — в подозреваемые перевести недолго, как и избрать меру пресечения. Впрочем, в виновность юноши следователь не верил, слишком уж тот был непосредственным, да и, что греха таить, сильно помог расследованию своими показаниями.

А вот тот, кто написал анонимку, кто прислал фотографии, — это действительно тот еще фрукт! Вот бы кого в качестве подозреваемого-то привлечь. А потом и обвинение предъявить — чем черт не шутит, когда Бог спит?

Пока же подозреваемых вырисовалось двое: этот вот анонимщик и Крокотов. Ну, еще весьма подозрителен почтальон Столетов — слишком уж он суетится. С курткой опять же… Ведь Котьку Хренкова в клубе он все же специально искал… в чем не признался. Письмо… А Сергею, завклубом, сказал, что электрика ищет! Соврал. Почему? Хм…

Так что пока трое получается, если не считать злосчастного Шалькина и того же Хренкова. А вдруг все проще? Вдруг и впрямь убийца — Шалькин? И тогда прав районный прокурор товарищ Тенякин, а он, следователь Алтуфьев, лишь разводит лишние турусы на колесах да затягивает расследование. На пустом месте…

Ан нет, все же не на пустом! Вон сколько новых обстоятельств открылось! И в убийстве, и в краже из Дома пионеров, и в нападении на автомашину с архивом. Везде Владимир Андреевич подспудно чувствовал одну и ту же вражескую руку, одну шайку-лейку. Еще этот немецкий след — портянки…

Что все три дела связывает? Понять бы. Хотя уже можно предположить, если отталкиваться именно от фашистского следа, от вооруженного нападения на машину.

Представим, что там не аванс хотели взять, а какие-то архивные документы! И в Дом пионеров не за старыми фотоаппаратами забрались, а тоже документы искали — там ведь выставка военных лет… Тогда, выходит, смерть Лиды — случайная. Ее тоже из-за документов убили, она ведь не так просто в старую школу пришла, а в школьный музей. Разбиралась там… на свою голову.

Может быть, что все три вроде бы не связанных между собой дела — звенья одной цепи? Может, вполне. А может, и нет! Мало, мало фактов, а предположения, как говорит товарищ Тенякин, к делу не пришьешь. Что ж, работать надо, искать… И ни в коем разе не торопиться, не валить все на Шалькина! Ну и что с того, что начальство подгоняет? По закону, срок расследования — два месяца, а пока еще и месяца не прошло! Вот и надо копать вдумчиво, а начальство… Такая уж у него работа — давить, подгонять и по голове стучать.

Рассуждая таким образом, Алтуфьев зашел в кабинет и, погремев ключами, вытащил из сейфа дело. Разложил на столе, глянул на часы — уже совсем скоро должна была явиться гражданка Матвеева, та самая учительница, заведующая школьным музеем, с которой уже состоялась телефонная беседа. Нынче же Матвеева специально приехала из санатория, из Старой Руссы, — дать показания под протокол. Ну а что, дело такое! Да и человек она, видно, ответственный — коммунист.

— Можно?

В дверь заглянула моложавая женщина лет пятидесяти, в длинной темной юбке, какие, наверное, носили еще в царских гимназиях, и такой же старообразной блузке с рюшами. Узкое серьезное лицо, поджатые губки, шляпка на голове. Ну как же, городская интеллигентная женщина — и без шляпки?

— Матвеева Татьяна Петровна? — Алтуфьев расплылся в улыбке.

— Она самая. А вы, значит, следователь?

— Да-да — следователь. Проходите, Татьяна Петровна, садитесь. Начнем, так сказать, разговор.

Ничего нового к тому, что уже рассказала по телефону, свидетельница не добавила. Тем не менее запротоколировать показания было нужно, и Владимир добросовестно напечатал про то, как гражданка Матвеева пришла с Лидой в старую школу «по музейным делам», как потом ушла — «около часов трех» и слышала по пути пьяные голоса на конюшне. Не забыли и про позолоченные часики марки «Заря», что были у несчастной девушки, а потом каким-то образом оказались у молодого Котьки Хренкова.

Покончив с уже известным, Алтуфьев предложил свидетельнице воды и начал задавать вопросы.

— Был ли у Лиды фотоаппарат?

— Да, был, она с ним и пришла, собиралась кое-что переснять из документов. А то, знаете, многие такие ветхие.

В фотоаппаратах Татьяна Петровна не разбиралась, пояснила только, что «такой блестящий, красивый, в коричневом кожаном футляре»… Насчет мопеда — задумалась.

— У старой школы — нет… и у конюшни тоже. А вот внизу, у новой школы, у кочегарки, вроде стоял… Мопед или велосипед — я не присматривалась. Цвет? Ну, темный такой. Да-да, темно-серый.

Про документы свидетельница пояснила куда более подробно: