Тайна "Сиракузского кодекса"

— В том смысле, что Томми так жаждал получить «Кодекс», что готов был променять его на перстень — да. Для того он и посетил Мойру Каррингтон в Милл-Вэлли. Ты помнишь, как она увлекалась драгоценностями?

Я кивнул и вдруг сообразил:

— Постой-ка! Перстень был у Мойры Каррингтон?

— Я объясняю все в обратном порядке. Не торопи меня, — она выдала мне улыбочку. — Верно, она жадно собирала драгоценности. Но не вслепую.

— С Томми кто-нибудь был? Чтобы… э-э… вести машину и все такое?

— С Томми был Джеральд. Вел машину и все такое.

— Боже всемогущий. И все они казались такими милыми людьми.

— Они были милыми людьми. Когда Томми с Джеральдом навещали мисс Каррингтон в Милл-Вэлли, Хэйпик еще только должен был возвратиться из Ирака. Это не значит, что Мойра не хотела оставить перстень у себя. И она намеревалась его сохранить. Но Томми с Джеральдом переубедили ее. Когда она заупрямилась, они высвистали того креола с его придурочными дружками.

— Тогда-то он и нанял их в первый раз, — догадался я.

— Но Мойра Каррингтон не походила на Дэнни Кестрела, и даже на Рени Ноулс.

Мисси любовно пожала мне локоть.

— Этим шестеркам стоило только…

— Шестеркам… — громко повторил я.

И неожиданно понял, что ошибался, считая арго из полицейских боевиков, на котором говорила Мисси, наигрышем.

— Им стоило только войти в ее гостиную, и они, считай, договорились. Томми сделал вполне разумное предложение — вернуть ей потраченные деньги и добавить столько же сверху — всего двадцать тысяч. Мойра так перепугалась, что ей пришлось объяснять это дважды. Как только она осознала, какое щедрое предложение делает Томми, она отправилась за перстнем. С благодарностью! И знаешь что?

— Ну… что?

— Хэйпик ничего об этом не узнал.

— Шутишь?

Она ему не рассказала. И очень жаль. На ее опыте он мог бы понять, как следует себя вести. Флирт с черным рынком вполне мог погубить ее карьеру, не говоря уж о жизни. Едва избавившись от этих пятерых чудаков, Мойра Каррингтон закаялась иметь дело с контрабандой драгоценностей и никому ни словечком не проговорилась о мимолетном приключении, Готова поспорить, она не могла спокойно спать… — Мисси остановилась. — С другой стороны, Хэйпик… Дэнни. — задумчиво спросила она, — можно мне сменить местоимение?

Я остановился рядом с ней.

— Прошу прощения?

— Да, — решилась она. — Ты этого заслужил.

Она взяла меня под руку и заговорила, не глядя в глаза. Я ощутил на языке вкус ужаса. У него был вкус крови.

— Мы использовали Каррингтон так же, как использовали Хэнпика, — сказала Мисси.

Это был вкус не ужаса — неизбежности.

— Она поселилась в шикарном отеле в Лондоне и дожидалась там Хэйпика из Багдада. Она попалась на фокус с разорившейся наследницей как рыбка на крючок.

— Фокус? Мисси…

— Не перебивай. Я, знаешь ли, хорошо сыграла роль.

Я остановил ее, чтобы уточнить:

— Разорившейся наследницы?

— Безупречно.

— Не сомневаюсь.

— Идем. — Она потянула меня за руку. — Я выехала из этого лондонского отеля, получив десять тысяч долларов — всю наличность, какая нашлась при Мойре, — и рукопожатие. Я обещала вернуть ей пятнадцать тысяч — это пятьдесят процентов роста — в течение года. В залог Мойра получила перстень Теодоса.

— Где, черт побери, ты его взяла? — взорвался я. — Она знала, что это такое?

— Притворялась, что не знает, — широко улыбнулась Мисси. — Она, конечно, собиралась меня ободрать.

— Ты хочешь сказать, что вы обоих поймали на одну приманку?

Мисси с готовностью кивнула. Она с трудом сдерживала смех.

— Тебе не кажется чуточку странным, я уж не говорю совпадением, что два таких лоха — Каррингтон и Хэйпик — оказались в одном гнездышке? Ты не подумала, что они могут оказаться полицейскими, или подставами, или слишком тупыми, чтобы их использовать?..

— Совсем наоборот, дорогой. Я считала, что два лоха, как ты изящно выразился, в одном гнезде — самое обыкновенное дело в мире. Взгляни на Кевина и меня. Взгляни на Герли с Джеральдом. Что касается тупости… — Ее жест объял целый мир, — алчность затмевает все. — Она наконец рассмеялась вслух. — Даже жадность.

— Ладно, — ошеломленно кивнул я, — ладно. Но зачем столько ухищрений?