Тайна "Сиракузского кодекса"

Правда, Мисси красотка, и в юности она использовала свои данные для приобретения мужей, отказываясь иметь что-либо общее с мужчиной, у которого не нашлось бы кучи денег и которого не удалось бы привести в отчаяние, когда это оказывалось необходимо. У Мисси был девиз: выйти за богатого так же легко, как за бедного. На границе пятидесяти волосы Мисси были идеально подстрижены и выкрашены хной, и фигура у нее была в порядке, несмотря на выпивку, безделье и четверых или пятерых мужей. По крайней мере, двое последних принадлежали к худшей категории играющих в теннис, помыкающих секретарями, хлещущих водку несменяемых «жиголо» высшего класса. Она предпочла их потому, что, если направить их мысли в нужную сторону, они были хороши в постели и позволяли отдохнуть от прежнего типа мужей, настолько тупых, чтобы воображать, будто брак с богатым — не просто бизнес. С Мисси всем им приходилось регулярно направлять мысли в угодную ей сторону. Она рассматривала удовлетворение своих потребностей как ренту.

Я делал рамы к картинам для Мисси и ее сменяющихся мужей и разнообразных домов. Однажды она отправила меня самолетом на Гавайи только ради того, чтобы повесить картину. Это было в промежутке между мужьями номер два и три, лет двенадцать-пятнадцать назад, и мы воспользовались случаем. Покажите мне такого багетчика, который забыл бы, как вдыхал через соломинку кокаин с ладошки Мисси, сидя на балконе за столиком роскошного ресторана над залитым луной пляжем Вайкики. Вечер был прохладным не по сезону, на ней было норковое манто по щиколотку и почти ничего больше. Владелец ресторана явился с нахмуренными бровями. Но он не успел открыть рта, как Мисси заказала бутылку вина за двести пятьдесят долларов — слишком дорогого, как она заметила, — но сегодня ее день рождения, так что нельзя ли ее принести. Он принес — сплошная улыбка.

Теперь, все такая же стройная, все с теми же запомнившимися мне духами, она снова поцеловала меня.

Такая порывистая. Такая богатая. Такая беспокойная.

Она умела целоваться и на вкус была получше опилок, так что я стоял смирно, застыв, как работяга-кариатида с ярлычком «Промышленность», и позволял ей меня целовать. Я был слишком полон, что ни говори, поцелуями мертвой женщины, которую почти не знал, и чувствовал себя слишком странно, чтобы резко шевельнуться. Несколько опилок просыпались с моих бровей в глаза Мисси.

— Надо было жениться на мне, когда была возможность.

Она поморщилась, оттягивая себе веки, чтобы удалить деревянные крошки.

Я шагнул назад отряхнуть опилки с волос и бровей, и прищурился сквозь оседающую пыль.

— Жениться ради секса — это одно дело. Но не покажется ли неприличным выйти замуж за человека, который не ходит под парусом и не играет в теннис?

Она выпустила веки и осторожно моргнула.

— В моих клубах найдутся отличные инструктора по обоим занятиям.

— По всем трем.

Она оттопырила губки.

— Но ты хоть немножко жалеешь, что не женился на мне?

— Я готов к ленчу.

— Отлично. От разговоров о сексе у меня разыгрался аппетит, не говоря уж о жажде.

Я запер мастерскую и направил ее к соседней забегаловке. Но радар Мисси был включен.

— Каяться, так каяться!

И не успел я опомниться, как шофер вез нас в ее неподражаемом «ягуаре», направляясь к навесу уютного маленького бистро на самой Сакраменто-стрит, за полгорода от меня.

Как только она уселась, перед ней появился бокал с шардонне.

— За убийство!

Она коснулась губами запотевшей кромки бокала.

— И спасибо, что нашел время пообедать со мной, маленькой старушкой.

Я ответил на тост своим пятидолларовым стаканом минеральной воды.

— Это не смешно.

— Дэнни, пьющие люди всегда веселее непьющих. Не мог бы ты, бога ради, выпить к ленчу хоть один стаканчик вина?

— Выпивка и электроинструменты несовместимы. Это, кажется, единственная мораль, какую я когда-нибудь тебе читал. Она более или менее непреложна. Почему бы тебе ее не запомнить?

— Милый, — промурлыкала она, — мораль вкладывают в банки с овсянкой, и единственное, что в ней непреложного, — необходимость вытаскивать ее оттуда.

Оставалось или улыбнуться, или швырнуть эту язву на пол в пылу пикировки.

— Зачем ты это сделал?

— Что сделал?

— Убил Рени Ноулс.

Моя улыбка погасла.

— Копы, «Кроникл», телевиз-зор, — она так и произнесла, — все намекают, что твой арест неизбежен.

— Они просто выражают надежду.

— Нет-нет, — поспешно возразила она, — программам новостей не позволяют ничего выдумывать.

— Эй, — сказал я, повеселев, — ты опять валяешь дурака.

Материализовался официант, готовый принять наши заказы. Потом мы дожидались, пока он извилистой тропой преодолеет банкетный зал.

— Ладно, Мисси, изливай душу.

Услышав, как перевернулся стакан, я даже не потрудился взглянуть. Я просто подскочил.

— Мисси промазала, — сказала Мисси голоском маленькой девочки.

Струйка вина пролилась на сиденье моего стула, я не успел его отодвинуть.

— Не расстраивайся так.

— Ух, ты, — рассмеялась она, — мы сердимся.

— Просто немножко устал. Мне не дано понять, как взрослая женщина может вести себя подобным образом и ожидать, чтобы к ней относились серьезно.