Тайна смерти Петра III

Риск был. И первым его продемонстрировал государыне «страстно преданный» Орлов. На одном из придворных обедов, когда речь зашла о гвардии, Григорий вдруг заявил, что с той же легкостью, с которой посадил Екатерину на престол, мог бы при помощи полков свергнуть ее. Хватил ли он лишку, или у него были другие причины так сказать, но присутствовавшие вельможи онемели от подобной дерзости. Только гетман Кирилл Разумовский нашелся, бросив: «Да, но через неделю мы бы тебя вздернули»⁵³³. Это была их первая открытая стычка. О ней сообщил в Париж Бретейль, о ней же упомянул и Рюльер.

Екатерине было крайне неприятно глотать подобные оскорбления от «друзей». Именно об этом она писала Понятовскому: «Мое положение устойчиво до тех пор, пока я соблюдаю осторожность… последний солдат на часах, увидев меня, говорит себе: “вот дело рук моих”». «Единственное, что способно надежно поддержать меня, это мое поведение. Оно должно и далее оставаться таким же безукоризненным. Случиться ведь может всякое, и ваше имя, и ваш приезд сюда могут привести к самым печальным последствиям… Я не хочу, чтобы мы погибли… Не советую вам также предпринимать тайной поездки, ибо мои поступки тайными быть не могут»⁵³⁴.

Разговоры о возможном возвращении Понятовского нервировали Орлова, ему и так приходилось непросто на придворном паркете. Приведенный диалог с Разумовским произошел, вероятно, в первые дни после переворота, когда гвардия действительно носила отважных братьев на руках. После гибели Петра III отношение к ним резко изменилось, и у Григория язык бы не повернулся похвастаться любовью служивых.

Интересно поведение гетмана. Он окоротил зарвавшегося фаворита. Но неприязненное чувство у него вызывал не только Орлов. В сентябре к передаче писем Понятовского подключился вернувшийся Бретейль. И тут выяснилось, что Кирилл Григорьевич утаил одно из посланий Понятовского Екатерине. «Я спросил у господина Беранже, – писал посланник, – передано ли гетману письмо, которое вы доверили мне во время моего первого проезда через Варшаву… Он лично вручил письмо гетману; таким образом, если это послание не достигло цели – это не наша вина».

С письмами, шедшими по каналам Бретейля, вообще происходили неприятности. В ноябре курьер, везший корреспонденцию, «был ограблен и едва не убит» на дороге между Петербургом и Москвой. «Письма были распечатаны грабителями и разбросаны затем по снегу в лесу». Тогда же Мерси поставил Понятовского в известность, что «некоторые особы, чьи имена вы легко угадаете, были предупреждены о поездке» его посыльного. «Мне стоило немалого труда сбить с пути все разыскания»⁵³⁵

.

Таким образом, Екатерина не лукавила, говоря об опасности переписки. Представители обеих партий проявляли к ней повышенный интерес и не стеснялись в выборе средств.

«ПРИПАДОЧНЫЕ ЛЮДИ»

Все сказанное свидетельствует о непростой ситуации в окружении Екатерины. Каждый из «друзей» намеревался пожинать лавры, а натолкнулся на непредвиденные препятствия. Безусловно, выиграла одна императрица. Вместо регентства она получила корону. Но и ее положение, как мы видели, оставалось крайне неустойчивым. Один неверный шаг – и «как знать, что может случиться».

Перед гвардейскими «вожаками» открывалась блестящая будущность. Никто из них прежде не мечтал вступить во дворец, занять высокую должность, обрести богатства и титулы. Однако они в первые же часы после переворота почувствовали, насколько не ко двору знати. Представители вельможной партии ощущали себя в наибольшей степени обманутыми, так как, во-первых, предпочитали сохранить «законность» при передаче короны Павлу, а во-вторых, претендовали на первые места вокруг трона. Они вовсе не жаждали потесниться ради каких-то выскочек.

Вспомним просьбу Григория об отставке, которую он принес Екатерине сразу после возвращения в Петербург – 30 июня. Конечно, молодой заговорщик заранее знал, что его удержат. Кроме того, формальный отказ от предлагаемого высокого положения, по старинной русской традиции, акт вежливости: некрасиво сразу соглашаться, нужно показать бескорыстие. Что и сделал Григорий. Но, помимо прочего, в его словах звучал реальный страх: «Милость могла бы вызвать ненависть ко мне»⁵³⁶

.

Он почувствовал это уже в Петергофе благодаря поведению Дашковой. Но то, что у прямолинейной племянницы Панина было на языке, у вельмож посолиднее скрывалось на уме, за семью печатями. Прежде Григорий оставался тайным возлюбленным. Но после победы ему предстояло выйти из тени, стать фаворитом в полном смысле слова. То есть открыть себя для ударов.

Это и произошло. Получение «красной александровской ленты» и «камергерского ключа», «что дает чин генерал-майора», как бы обнародовало фавор. Рубеж был пройден. Отныне Орловым предстояло вести жесткую игру, правил которой они не знали, да еще на чужом поле. Военный переворот дался легче!

«На следующий день, – сообщала Дашкова о 1 июля, – Григорий Орлов явился к обедне, украшенный орденом Св. Александра Невского. По окончании церковной службы я подошла к дяде и к графу Разумовскому и… сказала смеясь: