Тайна смуты

Разобъяснил есаул Тарасу, что ценному вестовому к самому царю нужно проникнуть так, чтобы, опять же, не приметили ляхи, коих тут как слепней жарким летом на леваде. Для того – вот уж великая честь белявчику-коротышке! – сама царица затеет у дворца хоровод со своими девками, коих фрейлинами величает, а донцы в ту же честь кругом приплясывать и величать её начнут. Тут-то в общий круг и надо будет шмыгнуть вестовому, благо росточком невелик, а там уж весь бабий гурт и докатит его к дверям дворца.

Тут вдруг застеснялся Тарас столь великой чести.

– Так я и один пластуном скорее суслика до дворца шмыгну, только покажите куда, – честно предложил он. – І цариці напружуватися не треба[20]. И вам… – И чуть было не добавил «пане есауле».

– От блаженный-то! – вновь вскинул брови паче сабель есаул и невольно разразился долгим словом: – Так не в твоём степном бурьяне дворец – тут, как на майдане, притоптано. Делай по приказу всё – и героем будешь. А по-своему – на кол или в ясыри.

И есаул подмигнул Рахмету.

В два счёта переодели-обратили Тараса из низового в донца. Даже шапку невеликую подобрали и велели весь оселедец, уже начавший кругом обрастать пшеничной щетинкой, под шапку убрать. Серка не попятилась и не фыркнула – ей хозяин был знаком, люб и дорог во всяком обличии.

Донцов тут, около, роилось всё больше и всё серьезней, точно шершни своему гнезду угрозу почуяли. Все из них трезвы были.

– Ну, айда! – махнул рукой есаул. – Кобылку отпусти, приютят её, не боись.

– Так он её в свой кисет сховает покамест, – тотчас зазубоскалил язва-казачок Илюха. – Пущай по табачку в леваде погуляет.

– А и сама не пропадёт, благодарствую, – улыбнулся остряку Тарас.

Тот только фыркнул, уразумев, что над Тарасом подшучивать – только самому себе дурачком казаться.

Двинулись гуртом не торопко. Тарасу уж больно захотелось царский дворец увидать – невольно шагу прибавил и чуть было вперед из-под руки есаула не вылез.

– Ты не залупайся, низовой, как тебя? – локтем задвинул его назад есаул. – Тараской, что ли, будешь? Пойдешь, когда выпустим.

Но вскоре разглядел Тарас в щёлку меж рослыми донцами невеликий, крепко прибитый простор с сухой землею – вроде как майдан, окружённый шатрами, а посреди майдана – простую избу. Не мазанка была изба, конечно, – русская, рубленая, каких уже немало повидал на пути к Москве Тарас. Только эта была немало удивительной: вся украшена хоругвями и всякими флюгерами, точно в праздник девка – лентами. И при разнаряженной той избе, на всех углах, топтались во всей парадной броне и с длиннющими пиками стражи татарские, одеждой да и ликом вовсе не похожие на татар Рахмета. То были касимовцы из хоругви Петра, сына Арслана Урусова, до Святого Крещения – Урака бин Джан-Арслана, иже и зарубит Тушинского вора Дмитрея два с гаком года спустя…

– Ось дивовижна хата![21] – невольно обронил Тарас.

– Яка-кака тебе хата! – Тут как тут задразнился язва-казак Илюха. – То царёва есть палата! – И прибавил, дабы уяснил вконец невежда-низовой: – В ней сам царь и великий князь наш Дмитрей Иваныч нынче пребывать изволит.

Дивился Тарас: избёнка-то, коли её при Сечевой поставить, как малое дитя при мамке, окажется! Да и шатры с хоругвями и гербами обонпол того майдана, за «палатами царскими», повыше сих «палат» в небо глядят. Уж не брехали ли на Сечи да и в самом Киеве, что велика Москва, брехали оттого лишь, что далека она? А может, она, Москва-то, и раскидистого хутора не в силах посрамить?

– Разумей, то ведь временно, покамест царь наш и великий князь Москву не забрал, – милостиво, без подковырок разобъяснил Тарасу язва-казак Илюха, видя, как тот заморгал.

Послышались вроде как голоса девичьи впереди, на майдане. Невольно насторожился Тарас, вспомнив звон девичьего хоровода и величания, начавшихся лукавым пивом, а кончившихся и вовсе гробовой тишиною да рассеченной собакой под плетнём.

– Шустро протёк ужок наш, ну-ка взбодримся! – изрёк загадочные слова есаул.

Донцы, и вправду, подтянулись, а уж и было к чему – из «царских палат» высыпали и стали кружиться с песнями полдюжины дев в нарядных срядах. От пёстро-полосых, по-ляшски, юбок-плахт аж в глазах зарябило. Однако ж пели москальской речью и москальскими гласами.

– Сомкнись, шагом! – скомандовал есаул, как в атаку.

Притопывать стали казаки.

– Не отставай! Скачи! – толкнули в бок Тараса.

Двинулись на бой-пляску донцы, локтями да распахнутыми зипунами стараясь хоть немного, да прикрывать Тараса от столь же пёстрых, как юбки девок-фрейлин, шатров ляшских гетманов и жолнеров… И вот принялись донцы зачуток охватывать флангами девичий хоровод, уже подталкивая к нему поближе Тараса.

Все звонче распевались девки-фрейлины. Да вдруг стали тянуть руки… да больше не к донцам, а прямо к Тарасу-то! Аки русалки, охочие схватить молодого парня – да и мыркнуть с ним в омут. Омут был тут же. Только Тарас покуда не боялся. Не страшны казались ему те девки, хоть и фрейлины, не опасны. Он и гарніше видал на базарах Киева-града.