…Наслушавшись, как кричали люди под пытками, Мишка возвращался домой. Сердце его обливалось кровью. «Что же это делается на свете? — думал он. — Это ж по всей земле, где ступила нога фашиста, такие муки принимает народ, умирает, обливается кровью… И в городе Сережка такое же видел, и в Алешином селе… Когда же придет расплата за всю кровь и слезы народные?»
Солнце опускалось. Небо багровело, окрашивая поля в алый цвет, и вечерний закат напоминал о кровоточащих ранах…
Сергей, который прилег было отдохнуть, уже проснулся и с нетерпением ждал Мишку.
— Ну что?
— Пытают, — угрюмо сказал Мишка.
— Всюду одно и то же! — вздохнул Сергей.
Они быстро вышли на улицу и остановились в изумлении.
Прямо на них по безлюдной улице двигалась мрачная процессия. Никто не вышел из ворот, хотя сотни глаз следили сквозь отогретые дыханием круги в замерзших стеклах.
Вели пленных. Впереди ехала подвода, а на ней, развалясь, лежали двое. За ними шли молодые парни, девчата, окруженные тесным кольцом.
— Людоеды проклятые! — выругался Сергей. — Идем подальше от греха.
На миг Мишка остолбенел от ужаса. Он узнал среди пленных Софийку. Он узнал бы ее за километр по яркому платку! А позади — Тимка… Как же это их поймали?.. Ему стало жутко. Зачем дергает егоза руку этот паренек? Чем он теперь поможет товарищам? Вон и Леня Устюжанин тоже там… Но, постой-ка, почему он в черной полицейской форме?.. Предатель!.. А немец на передней подводе? Да это же Иван Павлович!..
Мишка радостно оборачивается к Сергею:
— Да это ж наши!
— Попались? — ужаснулся Сергей.
— Партизаны!
Сергей недоверчиво посмотрел на товарища. «Шутишь, хлопче! Или, может…» говорил его взор.
Мишка понял:
— Все они партизаны! А двое на подводе — это и есть командиры…
Процессия приблизилась. Иван Павлович, одетый в форму гитлеровского обер-лейтенанта (который был, вероятно, совсем щуплым, так как полы шинели едва сходились на крупной фигуре командира), спрыгнул с воза и подошел к ребятам:
— Что здесь, Михайло?
— Пытают. Кричат люди. Все фашисты и полицаи на месте, — доложил Мишка.
— Добре!
— Василия Ивановича в городе схватили…
— Ты откуда… знаешь?
— Да вот Сережка пришел…
Хотя они разговаривали вполголоса, а уже и среди «пленных» и среди «полицаев» пронесся шепот:
— Василька поймали!..
— У, гады!..
— Я вам письмо принес. Меня послали вместо Василька, — сказал Сергей.
— Хорошо. Потом. А сейчас становитесь, ребята!
И Иван Павлович, раздраженно прокричав какие-то слова по-немецки, стал загонять ребят в колонну. Ему помогали «полицаи». Мишка и Сергей попали в колонну «арестованных», которые засыпали их вопросами о Васильке.
Эту картину видели и из окон школы. Капрал смотрел в бинокль, а Ткач — на него, ожидая, что и ему дадут, как старшему, взглянуть хоть раз. Но капрал опустил бинокль и, видимо успокоившись, пошел допивать самогон.
Процессию возле школы встретили радостно, с раскрытыми объятиями. На крыльцо высыпали полицаи, сам Ткач встречал гостей. Только никто из немцев не вышел. Они не знали, что прибыл офицер в чине обер-лейтенанта; думали, что там только полицаи или немец из низших чинов. Так разве подобает капралу выходить ему навстречу?
— Ага, попались, голубчики! — тешились полицаи, оглядывая «пленных».
— А-а, да я вижу здесь знакомых! — воскликнул Ткач, узнав Софийку и еще кое-кого из тех, кто находился «под стражей».
— Место для них найдется? — весело кричал Леня, Устюжанин, который изображал, вероятно, начальника колонны.
— Найдется!..
«Обер-лейтенант» что-то буркнул переводчику, и тот громко приказал:
— По местам! Обер-лейтенант спрашивает коменданта!
Полицаи ушли в школу. За ними двинулся «полицай» в высокой бараньей шапке. «Обер-лейтенант», ни на кого не глядя, направился к «учительской».
Ткач остался принимать арестованных. Он подскочил к высокому парню.
— В партизаны тебе захотелось, сволочь! — закричал он и занес над ним кулак.
Но Леня оказался проворнее его. Могучим ударом он свалил Ткача с ног. Тот растянулся на земле.
В эту минуту на пороге комнаты, занятой полицаями, появился человек в бараньей шапке, следом за ним — другие. Он одно мгновение разглядывал полицаев, потом быстро поднял руку с зажатой в ней гранатой и скомандовал:
— Руки вверх, собачьи души! Ложись, а то кишки выпущу!
Гармошка поперхнулась в руках рябого, потом дико рявкнула и шмякнулась об пол. Вертевшиеся в танце полицаи так и замерли, держась за руки, раскрыв рты от неожиданности и страха…
Капрал растерялся, когда на пороге его комнаты вдруг возникла фигура «обер-лейтенанта». Поняв свою оплошность, он сразу пожалел, что не вышел ему навстречу. Капрал покосился на недопитую бутыль самогона, свидетельствовавшую о его «старательной» службе. Немцы вскочили на ноги, молодецки щелкнув каблуками, и вытянули руки в приветствии.
На фашистов в упор смотрели черные дула автоматов.
Капрал опомнился первым. Он потянулся к столу, где лежал его парабеллум…