Тайна Соколиного бора

Вытерев рукавом слезы, Виктор поднялся с чурбана и заговорил всхлипывая:

— Простите меня… Разве меня взяли бы в партизаны, если б я сказал правду?.. И отец мой совсем не генерал, и не Тимошенко я, а фамилия моя Гапунька. А если бы я сказал, что Гапунька, то разве вы взяли бы? Сейчас бы сказали, что нет такого генерала. И мать моя не летчица, а была стахановкой на заводе, а отец там — охранником. Теперь он воюет, а маму немцы забрали. Еще когда бабушка захворала, мать пошла на базар, хотела сахару купить, и ее схватили вместе со всеми. Соседка говорила, что маму на станции посадили в вагон и вывезли в Германию. А бабушка тогда и умерла… А я из города пошел прямо к вам. Разве взяли бы, если б узнали, кто я?..

Виктор стоял перед комиссаром притихший, как мышонок. Только синие, как васильки, глаза, налитые слезами, смотрели на комиссара с мольбой и надеждой.

Михаил Платонович видел, что мальчик не притворяется. На одно мгновение ему показалось, что перед ним стоит его сын. Семья комиссара эвакуировалась за несколько дней до оккупации. Ходили слухи о том, что последние группы отъезжавших попали в окружение. Где-нибудь могла погибнуть жена, а сын тоже, возможно, ищет партизан. И, может быть, тоже говорит: «Мой отец — генерал…»

Комиссар отер горячей ладонью пот с широкого лба и тяжело опустился на подушку.

— Нехорошо, Виктор, обманывать своих!

— Да я ж, дядя… Разве я хотел?.. Не взяли бы ведь!

— Всех честных советских людей мы принимаем.

— Эге, а детей? — В глазах мальчика засветились лукавые огоньки.

— А разве детей, да еще пионеров, учили когда-нибудь говорить неправду?

— Я уже больше никогда, никогда не буду! Это только один раз.

— А кто тебя научил так говорить?

— Никто не учил, я сам думал и придумал. Ведь разве ж взяли бы просто так?

— Взяли бы! А теперь не знаю, что с тобой делать. Придется назад отправить. У нас люди честные, открытые. А иначе какие же это партизаны?

Виктор испуганно посмотрел на комиссара.

«И почему этот человек здесь самый старший? Почему не Леня?..» мелькнула мысль. Он опустил голову и заплакал.

— Еще чего не хватало — плакать! Тоже, в партизаны собрался!

— Так вы ж не принимаете! Если бы приняли, то я бы не врал и не плакал.

Начальник штаба надел очки. Он хотел что-то сказать, но потом снова склонился над картой.

— Дядя комиссар, — умоляюще заговорил Виктор, — простите меня! Больше никогда ни о генерале, ни о летчице…

— Ну хорошо, увидим… Свиридов! Отведите его в хозяйственную часть — пусть помоют, оденут, накормят, а потом передайте в распоряжение товарища Иванчук.

Адъютант комиссара Свиридов вынырнул из-за ширмы. Улыбаясь, он подошел к Виктору:

— Ну-с, генеральский сын, пошли экипироваться.

Боец Гапунька

Виктор остригся, помылся в партизанской бане, надел смену чистого белья. Партизанские портные сшили ему роскошные галифе и френчик. Из новой серой шинели, которую Леня Устюжанин как-то прожег во время сна у костра, получилась настоящая офицерская шинелька. Мальчик стал неузнаваем. Задержка была за сапогами, которые шил знаменитый партизанский сапожник дядя Яков. Он обещал сделать их только к вечеру.

И вот теперь, одевшись во все новое, Виктор спешил из швейной мастерской к сапожникам.

На мастерских не было вывесок, но Виктор уже знал партизанский город не хуже, чем кварталы Печерска в Киеве. Обувную мастерскую, правда, можно было найти легче всего. Около дверей мастерской на высоком пне стоял громадный соломенный сапог. В одном бою партизаны разгромили немецкий гарнизон и среди других трофеев нашли много соломенных сапог, в которых гитлеровские солдаты спасались от холода. Несколько таких «трофеев» кто-то из партизан привез в лагерь. Со временем все сапоги пошли на растопку печек, а этот поставили возле обувной мастерской.

Зайдя к сапожникам, Виктор гордо прошелся по бараку, чтобы привлечь к себе внимание. Его обмундирование должно было у всех вызвать удивление и восхищение.

— Теперь и действительно… как генеральский сын, — сказал кто-то.

Виктор покраснел. Его историю уже знали все партизаны, и теперь мальчику было неприятно слышать эти намеки. Он съежился и подсел к дяде Якову. Перед Яковом лежали сапоги, и Виктор схватил один из них, чтобы надеть.

— Не спеши! — строго сказал дядя Яков. — Еще успеешь. Не видишь — подметка не прибита?

Он взял в руки сапог, и теперь Виктор заметил, что вся подошва проткнута в два ряда шилом.

— Эх, и сапоги будут! Сами пойдут. Только свататься в таких сапогах!

Дядя Яков спрятал усмешку в рыжеватой бородке, а Виктор покраснел и громко шмыгнул носом.

Сапожник быстро забивал шпильки, на подошве ложилась белая дорожка, и Виктор не мог отвести от нее глаз. В мастерской дробно стучали молотки, но дядя Яков работал быстрее и сноровистее, чем другие. Скоро один сапог был готов.

Не выпуская из зубов кусочка дратвы, дядя Яков взглянул на Виктора:

— Может, сделать тебе еще и подковки?

У Виктора заблестели глаза:

— Набейте! Чтоб были настоящие военные сапоги.