Тайна Соколиного бора

Каждый день в отряд прибывали люди. Их временно селили в готовых домах, а уже на другой день где-нибудь в сторонке строился новый барак. К нему протаптывали узкую тропинку, а потом кто-нибудь давал ей название. Так в «городе» появлялись «улицы».

Окруженная густыми елями, на отшибе расположилась хозяйственная часть отряда.

Покрытые снегом возы ожидали весны, сани были поставлены, как по шнурку. В грубо сколоченных стойлах помещались лошади. Здесь же откармливали быков и свиней. Седобородые партизаны с винтовками на ремне и гранатами за поясом смотрели за скотом.

На дорогах и тропинках вокруг партизанского города стояли часовые. Секреты возле лагеря и на много километров от него были замаскированы.

Фашистам никак не удавалось обозначить на своих картах этот пункт. Они засылали разведчиков и шпионов. Но те, доходя свободно до партизанских застав, в «город» попадали с завязанными глазами и не возвращались.

Когда выпал снег, фашисты запретили населению ходить в лес. За нарушение приговаривали к смертной казни. Они рассчитывали на то, что теперь партизанские тропинки и дороги должны привести их в таинственный город.

Иван Павлович приказал запрячь не менее двухсот подвод и проложить дороги по всему лесу — ко всем ближайшим селам. И каждый раз после снегопада по нескольку дней и ночей кружили по лесу партизанские упряжки, прокладывая дороги и сплетая их в такой узел, который уже никто не мог распутать.

Партизанский город оставался невидимым и неприступным. Не был обозначен он и на партизанских картах. Но любой партизан находил свой лагерь. Так пчела находит свой улей, как бы далеко от него она ни залетала.

Партизанский город и действительно чем-то напоминал улей. Каждое утро сюда возвращались большие и маленькие группы людей; каждый вечер и каждую ночь выходили они отсюда, двигаясь цепочками. Приносили сведения разведчики, приходили с докладами минеры, являлись с боевых заданий взводы и роты.

На первый взгляд казалось, что здесь царит беспорядок, в котором трудно разобраться. И только хорошо присмотревшись, можно было понять, что каждый человек знает свое дело и точно выполняет его.

Кухарки варили в больших котлах партизанский борщ. В лесу звенели пилы и раздавался стук топора: строили новые дома и заготавливали дрова для кухни. Стучали молотки — сапожники чинили и шили новые сапоги; стрекотали швейные машины — швеи строчили белье и одежду.

Город жил… Командиры делали все, чтобы лагерь как можно дольше оставался неизвестным врагу.

* * *

Леня Устюжанин возвращался в партизанский лагерь перед рассветом.

Все время ехали лесом, и Виктор трепетно вслушивался в ночной шум, оглядывался по сторонам. Проснувшись поздно вечером, мальчик уже не мог заснуть. Ему казалось, что они едут не по земле, а плывут какой-то подземной рекой. Скрипели полозья, фыркали лошади, по сторонам что-то гудело, стонало, ревело. Холодный ветер бросал пригоршни колючего снега в разгоряченное лицо мальчика. Когда выезжали из-под густого переплетения деревьев, вокруг светлело. Лес стоял черной стеной; редкие кусты на поляне казались неуклюжими, странными тенями. Виктор, затаив дыхание, смотрел на них, не отрывая глаз. То ему мерещилось село, выделялись призрачные строения, в окнах которых, казалось, вспыхивали на мгновение синие огоньки; то все это сразу исчезало, и появлялись какие-то фигуры, надвигавшиеся грозно, неумолимо. Напуганный мальчик теснее прижимался к партизанам, дремавшим в санях, и на минуту закрывал глаза.

Он ехал вместе с Леней, который познакомился с ним и взял его к себе. Виктор согрелся под теплой шинелью.

— Дядя, уже скоро? — беспрерывно допытывался он.

— Скоро, — отвечал Леня.

Лошади устало переставляли ноги. Лесу не было ни конца, ни края. Одна просека переходила в другую, и казалось — дорога эта никогда не кончится.

— Скоро уже, дядя? — хныкал Виктор.

Устюжанину, вероятно, надоели эти вопросы. Сначала он терпел, но наконец не выдержал:

— Ты в партизаны пришел, хлопче, или нет? Партизаны никогда не спрашивают, близко или далеко. Их дело — итти и бить врага, где бы он им ни встретился.

Виктору стало стыдно, он покраснел, на глаза его набежали слезы. Но Леня в темноте не видел этого. Теперь мальчик следил за всем молча, и Устюжанин решил, что Виктор опять заснул.

Кони рванули и побежали быстрее, почуяв, вероятно, близость жилья, еды и заслуженного отдыха. Виктор мог уже различить деревья: стройные стволы и тяжелые белые шапки сосен, густые, как щетки, заиндевелые кусты.

— Пять! — донеслось откуда-то из-под ветвистой сосны.

— Москва! — откликнулся Леня.

Только теперь Виктор убедился в том, что первый оклик ему не послышался.

— Кто? — снова раздался голос из-под сосны.

— Устюжанин, ребята.

На дорогу вышел человек:

— Закурить у тебя найдется, товарищ Устюжанин?

— А как же!