Рассказ был на неизвестном, но совершенно понятном языке, напоминавшем скорее девятую симфонию Бетховена, чем человеческую речь. Рассказ мог показаться долгим, но как бы уместился в одно всеобъемлющее слово, как вся сила света умещается в удар молнии.
Ему оставалось только смотреть.
Девочка подняла руки — и сад наполнился мерцающим сиянием, как будто весь до самого маленького листочка и самой крохотной травинки покрылся бриллиантовой росой… И роса вдруг превратилась в ослепительный снежно-белый фонтан-гейзер. Фонтан охватил, поглотил собою весь сад и устремился в небеса.
И небеса раскрылись навстречу этому чудесному фонтану, как огромный, голубой, тысячелистный цветок. И в сердцевине раскинувшегося над всею землею, обращенного к ней цветка сиял купол золотистого, запредельного небосвода.
Голубой тысячелистный цветок небес принял в себя поток света, вобрал его в себя, и все бесчисленные лепестки заискрились чудесной алмазной росою…
И вдруг всё исчезло. Раскаленные вулканические ручищи лавы обхватили пустоту — каменистую пустошь и небольшую скалу, своей формой удивительно напоминавшей усадьбу. И небо над рокочущим впустую, разъяренным своей неудачей вулканом, стало вновь обычным, голубым и красивым, но — равнодушным к земной стихии пространством.
И Вольф вдруг стал смеяться во сне. Стал смеяться над позорной неудачей вулкана, когда-то с наслаждением уничтожившего два города, что сначала утопали в безответственном благополучии и роскоши, а потом — в его раскаленном пепле. Бушевало пламя, бурлили вырвавшиеся в пустое пространство подземные тучи, разлетались вулканические бомбы — и всё впустую. Сад был спасен — отправлен прямиком на вечное цветение в Царство Небесное.
И даже предчувствие, что геоскаф вот-вот развалится от вулканического напора, от бессильного гнева преисподней совсем не пугало Вольфа. Он уже чувствовал запах гари, но продолжал смеяться… Гарь щекотала ноздри все сильнее — и он вдруг очнулся. Гарь в сумерках и малых огнях города была настоящей.
Вольф в испуге взлетел из плетеного кресла, уронил на пол священную книгу, схватил ее с пола, положил аккуратно, как делает всякий педантичный немец, на столик — и помчался спасать семью.
— Прости, Макс, хотела сделать сама, — с виноватым видом встретила его супруга Анастасия Федоровна. — Твой любимый бифштекс подгорел… А почему у тебя такие страшные глаза? Дом цел.
И тут раздался звон дверного колокольчика.
Не ответив на вопрос супруги, с еще более страшными, выпученными глазами маркшейдер Вольф полетел вниз — открывать. Он уже определил шестым чувством, кто пришел, кому он откроет дверь с таким запредельным гостеприимством, какого не испытывал сам и не выказывал никому в жизни.
…У двери стояла она — белокурая девочка с вишневыми глазами. Только вишенки еще не светились ни бодрствующей душою, ни чудесной силой. И платьице на ней было такое же белое, а на ногах у нее были голубенькие туфельки цвета утренних небес над притихшим Везувием.
За руку ее держал незнакомец с грозными, но спокойными, львиными чертами лица, с гривой волнистых седых волос, выбивавшихся на плечи из-под широкой черной шляпы, и седой, с невероятным изыском подстриженной бородкой. Он был в легкой серой накидке и видом напоминал солидного русского художника, приехавшего в Италию на пленэры… Глаза его были мраморно-голубыми, с прожилками, похожими на миниатюрные карты неведомого острова…
— И кто он был? — не выдержал Кит. — Архангел, что ли?
— Вряд ли… Не думаю… — опасливо пожав плечами, ответил Вольф. — Вот в сновидении — там, за плечами… там — да, наверно, был ангел… Архангел — мне не по чину. Но вот пророка Илию имею право подозревать. Хотя он представился просто синьором Бордоне. В переводе с итальянского это — «Посох Странника».
В тот миг, когда Вольф увидел девочку, он уже знал о ней то главное, что должен был узнать в откровении-молнии.
Она — новый отпрыск одного из четырех родов, которых в глубокой древности именовались как Охотники За Мирами и еще как Прокладывающие Тропу Спасаемым Мирам.
Во всех эпохах их живет всего четверо, и они не знают и не должны знать друг о друге вплоть до Судного Дня. Но было время, когда предки тех Охотников За Мирами, кои живут сейчас, знали друг друга: это были дни перед потопом, когда они помогали Ною строить ковчег. Ведь ковчег, как гласит Предание Охотников, был не просто огромной деревянным сухогрузом — он был собран воедино как особая реальность из многих крохотных и прекрасных уголков Земли с их ландшафтами, растительностью и животным миром — вот откуда это «каждой твари — по паре». Как Охотники пережили великую катастрофу — неизвестно.