Тайна Спящей Охотницы

Из замедленного времени Кит мог вглядываться в замиравшего по ту сторону реки времени князя, смотреть в его благородные глаза и с острой болью осознавать — вот перед ним стоит друг, готовый отдать за него жизнь, соратник, брат девчонки, которую он, Кит… да-да-да! И одновременно — в эту эпоху — главный враг! Личный враг. Практически кровник! Удивительная штука — жизнь!

Тьма! Дикий холод, мгновенно пробирающий до костей! Запах кислой, гниющей древесины, керосина и мазута.

Добро пожаловать в черную полынью восемнадцатого года!.. Выплыть отсюда поскорее.

— Слава Богу! Кит, заводи пластинку. Я тебя прикрою.

Голос княжны Лизы. Рядом. Во тьме. Но такой голос, от которого мерзнет не позвоночник, а само сердце.

— Лиза… — Взрываешься весь от одного имени. — Здравствуй хоть…

— Здравствуй, Киток родной!

Ничего себе, придумала нежности!

Порывистое, во тьме прошлого, пожатие руки, порывистый чмок в щеку… Дуновение уже родного старинного парфюма — какая-то княжеская, нежненькая роза-мимоза… Первая в жизни Кита вспышка ностальгии, которую он даже не заметил… Нет, надо здесь задержаться — растопить всю эту чертову тьму, растопить весь этот холод. Он же может, он на всё способен!

— Лиз…

— Милый! — Такое слово, а родной голос такой тревожный и нетерпеливый. — Не стой столбом! Скорее заводи и убирайся отсюда! Они же выслеживают тебя. Они наверняка видели свечение контура. Сейчас, наверно, попрут на нас.

Такое дурацкое слово в устах княжны — «попрут».

— Кто попрёт? Да я их всех…

Пока она говорила, Кит сориентировался в обстановке, хотя еще не успел привыкнуть к мраку и не видел ни зги.

Здесь, несомненно, был тот самый сарай на той самой почерневшей от былых времен даче, где их с князем уже один раз позорно накрыли. Не могли найти места побезопасней!.. Значит, не могли — технология не позволяла: анфилада времени проходила через те же точки прибытия.

Ночь… Зимняя ночь — возможно и наверняка как раз после того яркого зимнего дня… та самая ночь, когда его собирались утопить в черной полынье… только чуть позже чудесного спасения… после того, как его коммуникатор чудесным образом помог им с князем удрать с Софийской набережной в Москве… Секундой позже.

Кит невольно схватился за карман на груди, как за сердце, — коммуникатор был на месте.

Снаружи послышался злобный, напирающий на душу хруст снега.

Порыв воздуха, дуновение духов…

— Стойте! — звонкий, властный и бесстрашный голосок княжны, подавшейся к открытой двери сарая. — Еще шаг — и я буду стрелять! — И такой же звонкий и властный приказ ему, Никите: — Заводи же! Убирайся отсюда живо!

Граммофон, надо полагать, стоял где-то рядом… И вот незадача, Кит его не видел… И вообще, не мог он бросить княжну в опасности!

— Лиз… Подожди чуть-чуть… Я их всех…

Снег наружи мутно белел в ночи. Значит, княжна стояла и прикрывала его не в дверях, а разумно встав у косяка… Но ему-то можно! Ему все тут нипочем!

Он и вышел из сарая, как Терминатор, который уже «бэк».

— Эй, чуваки! Вы бы все валили отсюда на хрен, а?

— Боже! Что ты делаешь?!

Такого рывка Кит никак не ожидал. Княжна схватила его за плечо, дернула назад, так что Кит едва не упал на спину.

Бах! Бах! Выстрелы-удары в ночи… Вскрик княжны, падающей навзничь… на хрустящий снег… Отчаянный стон…

— Ники-и-ита! Уходи-и-и!

Ярость! Настоящая ярость рождается не в сердце, не в душе, не в желудке, который в этот миг сжимается, как боксерский кулак. И уж точно — не в голове, не в жалкой и жидковатой толпе нейронов-крокозябр. Настоящая ярость рождается где-то вовне и очень глубоко внизу — может быть, в самом аду. А ты просто, как вулкан Везувий, пропускаешь сквозь себя адский гейзер магмы, подпирающей снизу и вырывающейся из огромного, жгучего, испепеляющего все живое океана ярости.

Вот и превратился Никита в такой яростный вулкан Везувий.

— А-а-а! Козлы долбаные! — заорал он во тьму внешнюю…

…и сделал то всего-ничего — просто выбросил вперед левую руку.

Изысканный веер плазменных разрядов испепелил и уничтожил ночь. Всё и всех в ней!

Снег взорвался жгучим паром-кипятком, дохнув в лицо, как жаркая и влажная львиная пасть. Взлетели вверх метра на три вспыхнувшие шинелями тела. Жуткие крики!

Вспыхнула и взорвалась всеми стеклами дача, крыша рухнула-провалилась вниз. Вспыхнули адскими факелами — от корней до крон — сосны. Вспыхнул и тут же осыпался черной золою периметр забора… Там, за ним, в панике разбегались те, кому в тот миг Судной Ночи повезло не сгореть заживо!

Теперь всё стало видно, как в день конца света.

— Что ты сделала, дура! — уже не сквозь ярость, а сквозь плач, магмой рванувшийся в горло из души, заорал Кит, падая на колени перед лежавшей на снегу княжной. — Меня же пули не берут!

А что она такого сделала?! Просто прикрыла собой Кита, как когда-то это сделал неизвестный капитан Кравцов, Царствие ему Небесное!

Теперь всё было видно в свете горевших и трещавших вселенскими факелами сосен. На рыжей лётной куртке княжны Лизы было видно пулевое отверстие. Прямо напротив сердца… Нет, немного выше! Слава Богу, кажется, выше!