Тайна Спящей Охотницы

Княжна порывисто, но мелко дышала… Пар жизни выходил из нее маленькими толчками.

— Ничего, Никитушка, ничего, — прошептала она. — Уходи скорее… Музыку нашу ставь… Всё равно же… Так ведь куда лучше, чем от чахотки… в изгнании… или от тифа… глупое пророчество…

— Нет! Нет! Слышишь, я тебя спасу! — кричал Кит во всё горло, будто княжна была уже далеко, невозможно далеко от него…

…уезжала на том волшебном поезде времени, а он, брошенный и одинокий, оставался на пустом ночном перроне, в адском свете сгоравшего дотла мира.

Глаза княжны сверкнули, как самые далекие звезды.

— Ты ее уже разбудил? — спросила она стихавшим голосом.

Врать! Врать! Он же поклялся врать!

— Нет еще… Но я сделаю это. Клянусь! Я знаю как!

У него голос сел — то ли от крика, то ли от холода. Но холода он сейчас не чувствовал — адский жар палил ему щёки.

— Я тоже знаю, — улыбнувшись сквозь боль, прошептала княжна.

Она собрала все свои силы. Она подняла руку и обняла Кита за шею. И пригнула к себе. Это было очень трудно — на лбу у нее засверкали капельки пота…

Глаза ее так и светились в эту минуту, как вечные звезды, до которых лететь миллион световых лет, но душою-то — всего один миг.

— Ты должен сделать так, — дохнула она ему в глаза уходившим теплом. — Просто сначала полюби ее… а потом…

Она будто приподнялась сама, взлетела над мёрзлой землею и эпохой — сделать главное… простое и главное…

Просто губы. Очень теплые, мягкие, родные губы… Как свои собственные, только еще роднее… Дыхание, входящее в тебя всего, в твою душу… Пробуждающее навсегда… Язык, нежно, робко и сильно прикасающийся к твоим губам, к твоему, такому пугливому в первый раз языку… И просто родной запах — за него отдать жизнь так же легко, как бабочкой-подёнкой влететь в радостный огонь вечно горящей свечи…

Когда-то так же, но не так — по-сестрински утренне — в берлинском подземелье будила его к жизни Анна, вдыхала в него жизнь, но еще — не любовь.

Кит, казалось, сам взлетел над черной и обожженной, чужой землей… А княжна Лиза потеряла сознание и упала на снег.

— Нет! Не уходи, слышишь!

Соображать, а не истерить — вот, что надо было теперь!

Кит огляделся. Граммофон отсвечивал в сарае красивыми, но равнодушными латунными деталями. Ну и что — сейчас ввалиться в самолет к маме с умирающей княжной Лизой на руках? Что из этого будет? Ступор экипажа, смерть чужака на борту, обмороки мамы и разборки со спецслужбами. На всю оставшуюся жизнь, как у дедушки Вольфа.

Коммуникатор — вечеринка Дума — папа всё устроит… Вот единственный путь! Папа сможет помочь. Папа может!

Колени уже онемели от холода мертвой земли… а щеки и мозги горели-полыхали. Кит, чуть не отрывая карман, выдернул из него коммуникатор… включил его… Мелькнул бельмом треснутый экранчик и погас… Зарядка кончилась! Он мог починить всё, что угодно, но не способен был ни во что вдохнуть настоящую жизнь… И что теперь оставалось, как не смерть под горящими соснами!

— Господи Бог! Если Ты есть, ну, помоги же, помоги!.. А то я тут тоже сдохну! Вот сдохну — и всё! — твердо пообещал Кит. — Никуда не пойду!

Удар ослепительной молнии в двух шагах.

Звон в ушах.

Кто это?! Архангел?

Чего захотел!

Просто девочка Аня… Сестрёнка в топике и с голым пупком… Ей что адский жар, что адский холод — всё нипочем. Огляделась.

— Ничего себе, пикничёк-шашлычок! Что за хрень тут у тебя? А, братишка?

Кит уже не мог выдохнуть никакого крика спасения. Горло только хрипело и сипело, как сломанный граммофон. Его трясло.

— Я засекла плазменный всплеск разрушителя. У тебя тут гора трупов, между прочим… Что пошло не так?

— Лиза ранена… — выдохнул Кит и вытолкнул из горла еще одно слово, острое, как рыбья кость: — Умрёт. Она так умрёт…

В глазах у него разливались синие и сиреневые круги — и это был отнюдь не контур временного перехода.

Анна вспышкой-всплеском надвинулась на него — оказалась так же, как и он, на коленях — на мерзлой, чужой земле. Пронзила душу вишневыми огоньками. Она могла и умела быть разной. Тысяча характеров были заложены в нее. Она выбирала самый нужный в эту минуту.

— Да, братишка, плохо… А кто-то в будущем говорил, что ты — бесчувственный. Врал. — Она вгляделась в смертельную точку на лётной куртке княжны Лизы. — Сквозное ранение. Верхняя доля левого лёгкого. Здравоохранение в восемнадцатом году не соответствует стандартам. Она умрёт.

— Нет! — гаркнул Кит из последних сил во всесильное ухо сестрёнки. — Вытащи нас! К папе! Он придумает!

Огненно-вишневый взгляд сестрёнки — в душу навылет.

— У нас будут неприятности, братишка.

— Хрен с ними!

— Большие неприятности…

— Да по фигу мне, слышишь! Вытащи нас отсюда, прошу!

Вишенки-угольки загорелись ярче.

— Ты ее любишь? — спросила Анна так тихо, как могла бы спросить только княжна «Ты меня любишь?», если бы…

— Да! Да! Да! — заорал Кит, убивая всю эту страшную, чужую ночь.

— Классно! — радостно и вдохновенно, даже с завистью оценила Анна. — Я этому тоже когда-нибудь научусь… Ты сможешь ее поднять?

— Да!

— Не ори, братишка. Береги силы.